— Видишь ли, Слоняра, — ответил я, — тебя он, допустим, загипнотизировал, пусть. Но, если он собирался тут в наследство вступать, то у него на это должны быть юридические основания. Через госсистему на гипнозе не пролезешь, она к любой чертовне имунна.

— Ты прав, — признал Слон. — А я не сообразил сходу. Он готовился объявить себя твоим наследником и был уверен, что это прокатит. Теперь мне тоже стало любопытно, почему.

Дом не очень большой, но комнат в нём хватает. Я расположился в своей, со сложным чувством убрав траурный портрет, Дмитрий вернулся в верхнюю гостевую, в такую же напротив заселились Алиана с Калидией. К заметной досаде парня — вместе. Кровать там полуторная, но девицы худые, поместятся. Алька, чувствуя его внимание, развлекается провокационным игноражем — тщательно не замечает взглядов, но попой этак на ходу подкручивает. И к Калидии прислоняется несколько демонстративно, обычно они на людях так не жмутся.

«Молодёжь такая смешная», — подумал я по-стариковски.

— Это твоя жена была? — спросила Нагма, рассматривая фотографию Наташи. — Которая умерла?

— Да. Ты что тут делаешь?

— Дверь была открыта, я вошла. Она красивая. Была.

— Да. Была.

— Ты её ещё любишь, папа Док?

— Когда я смотрю на её портрет, мне хочется плакать, — признался я. — Так что, наверное, да.

— Тогда давай уберём потрёт, — предложила девочка. — Чтобы ты не плакал. Можно я тут буду жить? Ей же не нужна больше комната?

— А живи, егоза, — согласился я внезапно. — Почему нет?

Дом слишком маленький, чтобы устраивать мемориалы. А если кому и занять Наташкину комнату — то именно ребёнку. Ведь детей у неё как раз и не было.

Или всё-таки был?

***

— Фамилия твоя, не менял, — фыркнул Дмитрий Михайлович, девятнадцати лет, прописанный по моему старому адресу в столице.

Я оттуда выписался, когда мы купили этот дом и сдал двушку в аренду через агентство. Платежи поступали на счёт, с которого оплачиваются расходы этого дома, деньги приходили регулярно, и дальнейшей судьбой той недвижимости я не интересовался. Прописан он там с момента получения паспорта, то есть пять лет, хотя, когда мы с Наташкой выписывались, никого больше в записях не числилось. Это я точно помню. Но я и многое другое помню, в чём уже начинаю сомневаться.

Родители в паспорте указаны — я и она.

— Свидетельство о рождении показать? Я не пойму, отец, зачем ты устроил этот цирк? Обиделся за деньги? Но я, правда, был уверен, что ты погиб. Врать не буду, рыдать по тебе не стал, но не оставлять же их? Поскольку ты, юридически формулируя, «пропал без вести при обстоятельствах, угрожавших смертью», то есть при выполнении контракта в зоне боевых действий, то надо было всего-то полгода подождать. Тебя бы официально признали погибшим, а я бы получил в наследство дом, в котором ты так сильно не желал меня видеть. Чего бы тебе не посидеть ещё несколько месяцев там, где ты болтался? Когда мать умирала, ты не явился, но с наследством меня ловко обломал. В этом весь ты…

— Угу, — сказал я задумчиво, возвращая ему паспорт. — Я такой… Стоп, так это ты на меня тогда на похоронах накинулся, обвиняя в смерти Наташки?

— Тебя что, контузило на этой твоей службе? — поразился Дмитрий. — Ты хочешь сказать, что реально забыл, что у тебя есть сын?

— У меня нет сына. Не знаю, кто ты и откуда взялся, но моя жена была бесплодна. Годами я пытался её вылечить, но ничего не вышло. Я хотел детей. Но у меня их нет.

— А мелкая девчонка? Которая «папа Док»? Судя по возрасту, ты поимел её мамашу задолго до того, как овдовел!

— Ей просто нравится меня так называть. С её матерью я знаком пару месяцев.

— У меня будет молодая мачеха? — усмехнулся он. — Сюжет для порнхаба.

— Не пытайся меня разозлить, — отмахнулся я. — Я все ещё не понимаю, что происходит.

— Так я тебе объясню! — он откинулся на спинку дивана в нарочито вальяжной позе. — Есть такая штука — «вытеснение», я в интернете читал. Я тебе настолько не нужен, что ты убедил себя в том, что я не существую! Ты с самого моего рождения делал вид, что меня нет! Маму ты любил, факт, но для меня в твоей жизни места не нашлось. Только для неё! Может, тебя потом контузило, не знаю, и твой мозг по случаю вычеркнул меня окончательно.

— В интернете, говоришь, прочитал?

— А, ну да, тыжврач! Что тебе моё мнение? Только где ты был, когда она умирала? Она ждала тебя до последнего дня! Была уверена, что ты её спасёшь!

— Я не знал.

— Зачем ты так грубо врёшь? Ты обещал вернуться, клялся, что буквально на неделю! Что с ней ничего не успеет случиться! И пропал на полгода.

— Это мама тебе сказала?

— Очнись, папаша! Я своими ушами это слышал! А, ну да, меня же не существует… Вспомни, вы были в столице, на обследовании! Вернулись из диагностического центра, с результатами анализов. Ты сказал, что они выглядят подозрительно, но через неделю ты вернёшься и вылечишь её сам, поэтому в клинику ложиться не надо. Она и не легла, как я ни уговаривал! Она тебе верила, сволочь! Ты её убил! Как же я тебя ненавижу!

Ну, всё, пошло говно по трубам. Не знаю, кто этот человек, но он себе верит. С его точки зрения всё происходило именно так, и реакция при таких вводных вполне понятна.

Мне очень хочется наорать на него, велеть заткнуться, объяснить, что ничего этого не было, что мы не ездили ни на какое обследование, что Наташка была совершенно здорова, когда я уезжал, что я отсутствовал не полгода, а всего полтора месяца, да и то лишь потому, что нам нехило тогда наваляли, и пришлось возвращаться кружным путём. Сказать, что я никогда бы так не поступил, что она была для меня дороже жизни… Но это бесполезно. Наши картины мира имеют взаимоисключающий характер, мы помним разное об одном и том же, и один не переубедит другого.

— Принято, — сказал я как мог спокойно. — Твоя позиция мне ясна.