– Не надо. Давай побудем немного в тайне. Ты ведь не боишься?

– Темноты не боюсь, – лучше правильно обозначить границы. По большому счёту, я и его не боюсь. Ничего плохого не случится.

Наверное, это смешно, но мне сейчас не хочется, чтобы наши отношения снова спонтанно перешли в горизонтальную плоскость. Объяснения моему желанию нет. Из нас двоих я точно знаю, что между нами было. И то, что это было прекрасно, я тоже помню.

Хотела бы я ещё раз испытать подобное с Аркадием? Да.

Почему не сегодня? Не знаю.

Наверное, мне нравится, как он вокруг меня вьётся, ухаживает. Я вижу, что нравлюсь ему. Его тянет ко мне. И, может, я хочу закрепить результат. Вот этой своей недоступностью разогреть, подстегнуть, раззадорить ещё больше.

– Ты всё равно трусиха, – трётся он носом об мою щёку и разворачивает меня к себе спиной. Обнимает за плечи. Утыкается лицом в волосы. Дышит шумно, словно впитывает в себя мой запах. Это будоражит и возбуждает. Я чувствую, как напрягается грудь под халатом. И здорово, что он не трогает меня руками. Не лапает, как говорили девчонки в школе. Просто держит меня в своих объятьях. Бережно и надёжно.

– Почему в тайне? – пытаюсь найти точку опоры, не растаять, не поддаться на его неслышный, но ощутимый драконий зов.

– В детстве я боялся темноты, – я чувствую, как невесомо его губы касаются моих волос. Он не просто притрагивается – целует, и от этого я покрываюсь гусиной кожей и пытаюсь не вздрагивать, – и тогда мама стала рассказывать мне сказку. Она говорила, что страх рисует наш мозг, воображение, а на самом деле, в темноте живёт очень красивая тайна. И тот, кто не боится, обязательно её и увидит, и узнает, и сможет разгадать. Мы много тогда разных тайн раскрыли.

Я плавлюсь от его голоса – низкого и горячего, как густой шоколад.

– Тебе понравилось?

– Очень. С тех пор я не боюсь темноты. Даже люблю её.

Он произносит последние слова так, что меня кидает в дрожь. Он как будто не о темноте говорит, а обо мне – девочке, которой не додали любви. Девочке, что привыкла самостоятельно справляться с собственными проблемами.

Арк приходит в движение. Я чувствую, как его ноги двигают моими – он ведёт меня к окну. И я переставляю конечности, следую за ним, хотя он – сзади, а впереди – я. Но ведёт именно он, а я подчиняюсь.

– Город зажигает огни. Завораживающее зрелище.

Невольно глотаю слёзы. Не позволяю им пролиться. В эту секунду парень, что прижимается ко мне, становится ещё ближе. Мне тоже нравится, когда начинают перемаргиваться фонари, мерцают неоновые вывески, мигают фары автомобилей.

– Мне пора, наверное, – вздыхает он тяжело. – А то ещё немного – и твой воздыхатель притянет сюда студсовет и комендантшу.

Он прав. Но ещё есть время, и не хочется отпускать дракона, что горячо дышит мне в затылок. Беру его руки в свои и размыкаю объятия. Поворачиваюсь, чтобы увеличить расстояние между нами, но Арк не отпускает меня.

– Поцелуй меня, Оса, – просит он. Не приказывает, не принуждает. Не пытается приблизиться – всего лишь удерживает мои ладони. – Пожалуйста.

Он умеет. У него получается. Не знаю, что и кто ему подсыпал в гей-клубе, но меня он точно приворожил. Искренностью какой-то, открытостью. Тем, что у него всё легко.

Я встаю на цыпочки и прикасаюсь губами к его губам. Тёплые, чуткие, по-мужски твёрдые.

– Как хорошо, – шепчет Арк и сам целует меня. Это очень долгий поцелуй с привкусом чая и вечерних огней, ноябрьского дыхания и обжигающей лавы.

Он не делает попыток впечататься в меня, хотя, наверное, возбуждён и хочет не только поцелуев. Мы так и стоим, как в строгом танце, когда соединены только руки и губы, но никак не тела.

Арк прокладывает дорожку поцелуев от век до висков – вначале с одной стороны, потом с другой. Он целует мои скулы и щёки, касается языком уголка губ.

– Сто лет не целовался так, Оса. Мне нравится, – Арк говорит тихо, почти шёпотом, а я не нахожу сил ответить. Внутри зажигаются светлячки – по одному на каждый его поцелуй. Он может быть откровенным – вот так просто и легко, как и говорил. Это как напиться воды в жаркий день из холодного горного ручья.

Я трусиха. Жуткая. Понимаю сейчас. Потому что не могу ему ответить тем же. Пооткровенничать, сказать правду. Кажется, если сделаю это, он поймает волну и триумф. Я сделаюсь для него неинтересной прочитанной книгой, где больше не осталось страниц – он все буквы изучил, ничего больше нет, даже эпилога.

– Я, наверное, пойду. А то начну грязно домогаться и всё испорчу.

Арк смотрит на меня из-под ресниц пристально. Может, ждёт, что я его остановлю, захочу закончить этот вечер по-другому. Но у меня тоже нет желания портить сегодняшний день. Он должен быть таким – незавершённым, трепетным. В конце его существования должно стоять троеточие, а не жирная точка или восклицательный знак.

У Драконова и так хватает зарубок на спинке кровати. Обойдётся сегодня без моей.

– До завтра?

Он спрашивает и смотрит на меня.

– А если я скажу «нет»? – бью вопросом на вопрос.

– Тогда до завтра, Оса, – смеётся этот гад и наконец-то отпускает мои руки.

– Зря ты меня целовал, – мщу я ему за самонадеянность.

– Это почему? – приподнимает он брови.

– Я болею. А значит, ты инфицирован. Не сегодня-завтра сляжешь. И я уж точно не буду тебе заваривать чай и резать лимончики.

– У меня для этого Пашка есть, – не расстраивается Арк. – И я не заболею. Не дождёшься, Жалейкина.

Он включает свет, натягивает свитер, надевает куртку и шнурует ботинки. Я наблюдаю. Слежу за игрой его мускулов, за ловкими пальцами. И снова меня бросает в жар от воспоминаний.

– Всё, Оса, готовься.

– К чему? – пытаюсь не пялиться на Драконова и оставаться нейтральной. Все усилия уходят на то, чтобы дышать нормально и отвечать спокойно.

– Я тебя украду, – Арк слишком серьёзен – ни улыбки, ни намёка на хохму. – Пока!

Он скрывается за дверью, а я стою, наверное, ещё полчаса, переваривая его заявление. Опять он меня обыграл.

– Ну, Драконов, погоди! – показываю я кулак двери.

Самое время упасть в постель и грезить, представляя, что я принцесса, которую злой Вирус заточил в темнице. Но это ненадолго: завтра прилетит Дракон и спасёт меня.