Шрифт:
Закладка:
Глава 11 О том, что порой весьма полезно подглядывать
Время.
Не то, чтобы его раньше у Эвы не было. Наверное, было, но… не так. Не то.
Раннее пробуждение.
Умывание.
И подготовка к завтраку. Теперь все казалось таким… нелепым. Платье для завтрака? Прическа? Сама столовая, в которую следовало спуститься до того, как истает последний удар огромного колокола. Матушка его тихо ненавидела, но отец отказывался убрать.
Колокол не был реликвией. Просто памятью. О чем?
Здесь завтрак приносили. Открывалась дверь и появлялась Кэти с очередным подносом. Она же забирала ведро, а потом, позже, возвращалась за посудой.
Ножа не давали.
Как и вилки. И даже ложка была старой, вырезанной из дерева. Эва таких никогда-то и не видела. Но пользоваться научилась быстро. Была, конечно, мысль гордо отказаться, потребовать, чтобы перевели её в лучшие условия, чтобы… но Эва её отбросила.
Уж очень нехорошо смотрела Кэти. Так, будто ждала подвоха.
Дома за столом полагалось беседовать. О чем? О погоде. О книгах еще, но тоже не всяких. О соседях, если осторожно. О том, как украсить дом к… к чему-нибудь.
Этот же, в котором оказалась Эва, если когда-то и украшали, то очень и очень давно.
Время тянулось.
И тянулось.
Дома, после завтрака, следовала прогулка. Потом – занятия музыкой. Или живописью. Или сначала музыкой, а потом живописью, хотя ни с тем, ни с другим у Эвы особо не ладилось.
Визиты.
Или гости.
Обед.
Снова прогулка, возможно, что и верховая, но это если не сразу после обеда и найдется, с кем. Рукоделие. И те же разговоры. Когда-то они сводили с ума, а теперь Эва все отдала бы, только чтобы услышать хоть кого-то, кроме Кэти.
- Здесь есть книги, - как-то осмелилась спросить она.
- Чего? – Кэти сама больше не заговаривала, да и держалась стороной, с недоверием.
- Книги, - повторила Эва. – Какая-нибудь.
- На кой?
- Читать. Или рукоделие.
- Шить, что ли?
- Шить. Вышивать. Вязать еще могу. И расписывать. Шкатулки.
Кэти хмыкнула и ушла, заперев дверь. Холодно… нет, ей принесли нормальный матрац, во всяком случае такой, от которого не пахло плесенью. И одеяло.
Деревянный гребень.
Воду для умывания. И для питья тоже. Пожалуй, можно было сказать, что о ней заботились. И не случись Эве… увидеть, она, может, даже поверила бы в эту заботу.
Она забралась под одеяло и закрыла глаза.
Её ищут?
Или все-таки… нет, она видела. Берти не бросит. Просто… просто она совсем потерялась. Здесь. И во времени тоже. А еще, кажется, в еду что-то подсыпали, потому что Эва проваливалась в сон.
Она и сейчас покорно закрыла глаза.
И привычно отмахнулась от видения, которое манило. Сад. Качели. Тори. Нельзя с ней заговаривать. Если не заговаривать, она не найдет.
И… из лабиринта зеленого Эва сегодня легко выбралась. В первый раз она, помнится, долго бродила, прячась от сестры.
А сейчас…
Усилием воли Эва сдвинула зеленую стену и вышла в коридор. Все верно, она его видела. Дом. И лестница. Человек, придремавший у подножия её. Пьян? Похоже на то.
Пускай.
Наверх. За Кэти, которая поднималась с тяжелым подносом и ворчала под нос что-то явно недоброе. Доброты здесь определенно не хватало.
А вот и знакомая дверь. Эва просочилась сквозь неё, радуясь, что за последние дни она неплохо научилась управлять своим даром.
Комната.
Темная. Очень темная. Плотные шторы сомкнуты, и на столике под стеклянной крышкой тлеет фитилек. Свет из коридора ложится прямоугольным ковром, а Кэти словно сама превращается в тень.
- Матушка? – робко спрашивает она. – Матушка, тут совсем темно. Я ничегошеньки не вижу. Сейчас, сейчас…
Поднос отправляется на столик, а сама Кэти подходит к окну. Вооружившись длинной палкой с крюком, она раздвигает шторы. А за окном сумрак, значит, уже вечер или даже ночь. Но там, со стороны города, её разбавляет желтушный свет фонарей.
Его достаточно, чтобы разглядеть обстановку.
Огромную кровать с балдахином.
Трюмо.
Туалетный столик. И сундуки вдоль стен. Кровать выделяется белым пятном, но средь простыней женщина, на ней лежащая, почти теряется. Надо же… неужели такие болеют?
- Как вы, матушка? – с притворной заботой осведомляется Кэти. И женщина приоткрывает глаза. Как же она… страшна?
Её словно туман окутал.
И Эва знает, откуда он взялся. Она закрывает рот. Брат… значит, он не поверил им?
- Этот… урод… что сказал?
- Что вас прокляли, матушка, - Кэти приподняла подушки. – Темное проклятье. Так просто не снять. Это все из-за девки…
- Верни её.
- Что?
- Верни. Напиши… тому… надо было сразу узнать… понять… самоуверенность, Кэти. Самоуверенность… решила, что я… - она закашлялась и прикрыла рот механической рукой, которая выглядела одновременно и отвратительной, и притягательной. Шевелились потемневшие пальцы, подергивались, и в тончайших патрубках переливалась жемчужная жидкость. – Что я… самая умная. Не совершай… таких… напиши. Пусть приходит. Забирает. Девчонка цела. Я… заплачу. Сколько скажет, столько заплачу.
Сердце замерло.
Неужели все-таки…
- Покушайте, матушка, - Кэти взяла миску. – Вы поправитесь.
Она зачерпнула вязкой каши и попыталась сунуть её в рот, но женщина махнула, и железная рука её ударила по миске, вышибла. Та полетела с грохотом, размазывая по простыням, по одеялу кашу. Попало и на юбки Кэти.
- Глупая девка! – голос мамаши сорвался на визг. – Я умру! Умру! Это некромант!
Жалко её не было. Вот нисколько.
Разве что самую малость. А рука меж тем вцепилась в юбки Кэти.
- Пошли… кого… позови… Грая. Я сама скажу.
- Нет, матушка, - Кэти высвободила юбки. Поднялась.
Взяла подушку, одну из тех, что валялись подле кровати, и, вздохнув, накрыла этой подушкой лицо женщины. Та дернулась было, но Кэти навалилась сверху.
Эва закричала.
От ужаса.
И… и беспомощности. Громко. Так громко, как только можно. И выходило с каждым разом все… и показалось, что еще немного и крик её разобьет стену между мирами, но снова ничего не произошло.
- От так-то, - Кэти убрала подушку и аккуратно сунула её под голову Матушки. Пощупала зачем-то шею. Хмыкнула. – Тоже мне… придумала.
Она подняла миску.
- Послать… так-то оно так… девку приберут, а нас? Или думаешь, пожалеют? Некроманты, оне да… жалостливые. Может, ты-то и откупишься, а я? Выкинешь на каторгу, потому как виновный надобен будет. Нет, нет… не для того я столько лет корячилась, чтобы теперь от.
Её бормотание было едва различимо.
-
