– Тоже веха судьбы?! – напираю. – У человека приступ шизофрении, он режет себя ухо, и это ты считаешь поворотным пунктом?!

– Да не в ухе дело! – орет Сашка. – А в том – почему отрезал! Вот где веха, этап и поворот!

Далее вопим о трудностях самопознания, когда отчуждаешься от себя, не умея понять: кто ты? что ты? А главное, зачем, дубина, землю топчешь и небо коптишь?! Появляется вторая бутылка, затем бежим за третьей, продолжая не столько спор, сколько совместный плач о том, что искусство в загоне, живопись умирает и новые халтурщики одерживают победы на всех фронтах! Схватив меня за грудки на пороге мастерской, Монах кричит мне в лицо:

– Но мне плевать на их победу! Слышишь?! Плевать! Главное, самому не стать халтурщиком!

– Саня, ты не халтурщик! Ты – великий!

– Трижды ха-ха! Великий Монах рисует шаржи земляков! Нет уж, увольте! Мое дело – автопортрет! Надо набраться сил, прорваться сквозь собственную тупость, косность, чтобы… В общем, я чувствую: после этого что-то изменится! Обязательно изменится!

На пике опьянения и азарта сознание очищается от шелухи, от повседневных проблем, ты вроде как выходишь за собственные рамки, раздуваясь, словно аэростат. То есть вылетаешь в стратосферу духа, забывая о тех, кто копошится внизу. Где вы там, мураши-человечки? Вас даже в бинокль не разглядеть! Но проходит час, другой, ты бредешь по городу в расстегнутом плаще, и вдруг порыв ветра. Ты кутаешься, продолжая движение, однако аэростат уже начинает сдуваться. Овраг давно позади, далее парк, сумрачные аллеи, где делается еще холоднее. Тут-то и возвращаешься на грешную землю, сдувшись до размеров воздушного шарика. Тут-то и накатывает то, что старался заглушить, залить водкой, не думать, не думать, не думать…

Ночью сижу в комнате Кая – тот, похоже, не просыпался за время моего отсутствия. Солдатский дух сделался еще гуще, поэтому распахиваю окно. Сквозняк шевелит штору; кажется, что отсюда пытается вылететь душа моего поднадзорного, чтобы отправиться на поиски правды. Есть ли она? Имеется ли волшебное зеркало, в котором может отразиться настоящая душа, а не шарж, придуманный и воплощенный неким злобным художником? Будь я верующим, назвал бы имя врага рода человеческого, заклеймил виновника бед да и успокоился. Жаль, с верой проблемы, поэтому виновник аморфен, неясен, нет у него ни рогов, ни копыт. У меня лишь страстное (да еще подогретое алкоголем) желание: набраться сил, куда-то прорваться, как говорит Сашка, и тогда что-то изменится.

На разведку, как положено, посылаю воображение. В гипотетической жизни Кай опять превращается в Максима, который с легкостью заканчивает третий курс и переводится в большой петербургский университет. Диплом, аспирантура, преподавание. Поездки, чтение лекций на языках мира, участие в международных конференциях. История с Деррида вспоминается уже как забавный анекдот – Макс давно на короткой ноге со светилами философии. А рядом с ним… Нет, не Аня, слишком ненадежна девушка; пусть будет Вера (Надежда, Любовь – не суть важно). Она оберегает молодое светило, берет на себя бытовые заботы и растит детей. Я живу отдельно, предпочитая радоваться успехам на расстоянии. У меня скромные запросы: хочу, чтобы из поездок сын привозил мне трубки. Почему трубки? А вот такая причуда, хочу иметь коллекцию трубок, сделанных в разных странах.

За неимением трубки закуриваю сигарету. Клуб дыма лениво ползет в сторону зашторенного окна, олицетворяя душу, что ищет истину. Не первый раз занимаюсь подобным сочинительством, что выглядит очередным абсурдом. Лучше бы в комнате убрался, чем попусту фантазировать! Но сил на уборку нет, к тому же в подпитии наверняка чего-то уроню, и спящий проснется. А оно мне надо?

Раскочегаренное воображение не может остановиться, убегая теперь не в будущее, а в прошлое. Где наш семейный портрет в интерьере? Вернувшись в гостиную, беру стремянку и лезу на антресоль, чтобы извлечь на свет божий картину в дорогой раме. На ней слой пыли, который удаляю носовым платком. Прислоняю картину к стене, направляю на нее свет настольной лампы, сам присаживаюсь в кресло. Ну, привет, несуществующая ячейка общества! Изображение выполнено Монахом в импрессионистической манере, чем Зоя была недовольна, жаждала полного сходства. А вот меня результат устроил. Позировали мы, правда, по отдельности, график работ-учеб не позволял собраться воедино: я забегал в мастерскую, супруга предпочитала, чтобы ее писали на дому, а Макс, тогда еще школьник, вообще передал Сашке свою фотографию, чтобы не тратить время. Где была дочь? В проекте, по-моему, она появилась на свет через полгода после создания портрета.

Теперь, глядя на воздушные силуэты, склонившие головы друг к другу, испытываю ностальгию пополам с раздражением. Вот какого черта этот помпезный багет заказал?! Самомнение било через край, хотел на видное место вывесить, мол, любуйтесь, гости дорогие, на эту гармонию! И в то же время от картины веет чем-то несбывшимся, что имело шанс, но так и не состоялось…

* * *

Я по-прежнему использую любую возможность отвлечься, сбежать от проблем. Только вижу норку, в которой можно скрыться – моментально ныряю. Вот с чего бы идти навстречу Эльвире, с которой год, наверное, не виделся? С чего вообще слушать взволнованный щебет в телефонной трубке? Надо же: я обязан ее спасти, иначе наступит ужас, ужас, ужас!

– От кого тебя надо спасать?!

– От злых официантов! Они требуют, чтобы я расплатилась!

– А что они должны требовать? Чтобы ты утопилась в Пряже?!

Спустя минуту выясняю: она в ресторане «Центральный», а визави ушел, прихватив ее рюкзак и оставив абсолютно без денег.

– Я арестована, вникаешь?! Еще пару часов, и отправят в тюрьму!

– То есть за тебя надо расплатиться?

– Ага. Иначе я погибла!

Эльвира умеет давить на жалость и блеять детским голоском, используя бесспорный талант травести. Прима местного ТЮЗа, с виду девочка-припевочка, та умела располагать к себе мужчин, очаровывать старичков, даже подростки в нее влюблялись.

– Как же ты с кавалером прокололась? – не удерживаюсь от ехидства. – Уйти от такой женщины… Невероятно!

«Девочка» раскручивала ухажеров любого возраста по полной программе, благо, в эпоху перемен прошла школу консумации, да не где-нибудь, а в Японии. ТЮЗ тогда пребывал на грани развала, и травести Эльвира по чьей-то наводке рванула в Осаку, где проболталась год. Вернулась с чемоданом кимоно и запасом валюты, от которого вскоре остались одни воспоминания. А поскольку красиво жить не запретишь (любила Эльвира жить красиво), в ход пошли актерские приспособления.

Топаю в «Центральный» с облегчением, хотя знаю: Эльвира не отпустит, пока не опустошит бумажник, а заодно и душу. Не фиг было в свое время