Ее глаза прищуриваются, прежде чем она поднимает руку в тщетной попытке сохранить дистанцию между нами.

Это не работает.

Отбросив это в сторону, я подхожу прямо к ней, зная, что моя близость заставляет ее мозг давать осечку.

— Я-я думала, ты хотел мне кое-что рассказать. Продолжай, чтобы я могла уйти, а ты мог отвалить.

— Детка, — шепчу я, мой голос хриплый от желания, когда моя рука скользит по ее шее, обхватывая ее подбородок и заставляя ее посмотреть на меня.

Что-то мелькает в ее глазах, что-то, от чего по моему телу пробегают возбужденные мурашки, а мой член набухает в джинсах.

— Я скучал по тебе.

Она хихикает. — Гладко, Себ. Действительно. Любой другой, вероятно, попался бы на это.

— Это правда. Когда я нашел тебя… черт, Стелла. Я думал, ты, блядь, мертва.

Ее вздох подсказывает мне тот факт, что все сделали, как я просил, и не рассказали ей подробности той ночи. Я хотел, чтобы она услышала это от меня. Я хотел, чтобы она знала, насколько чертовски разбитым я чувствовал себя в те несколько минут, когда держал ее безвольное, безжизненное тело на руках, ожидая прихода помощи.

— Эта пизда… он оставил тебя на кладбище. — Весь воздух вырывается из ее легких. — Он прислал мне фотографию. Я понятия не имею, хотел ли он, чтобы я нашел тебя мертвой или что. Но он оставил тебя там.

— Почему?

Я качаю головой, желая, чтобы у меня был какой-то ответ для нее. — Понятия не имею.

— Значит, кто бы это ни был, он имеет к тебе какое-то отношение?

Я пожимаю плечами, жалея, что не могу сказать ей, что это не так. Но, хотя я хочу поверить, что все это связано с Галеном, я не настолько наивен, чтобы думать, что я не составляю свой собственный эпический список врагов.

— Мы думали, что это итальянцы. Возмездие за то, что мы сделали…

— Итальянцы? Кто— Боже мой, — выдыхает она. — Ант и Энцо. Они…

— Часть семьи Мариано.

Она двигает челюстью, размышляя, опускает голову и разрывает наш контакт.

Чувствуя, что она вот-вот попытается ускользнуть от меня, я протягиваю руку, беру ее за руку и веду к одному из диванов. Опускаясь, я притягиваю ее прямо к себе. Теперь я здесь, с ней, мне нужно, чтобы она была рядом. Я как гребаный наркоман.

— Но они были на вечеринке у Нико. Почему ты позволил им…

Его бровь изгибается.

— Ладно, прекрасно, значит, ты точно не позволял им ничего делать.

Мое сердце сжимается из-за Калли.

— А Калли знает?

— Теперь она знает, да.

— Видишь? — выплевывает она, безуспешно пытаясь вскочить.

— Прекрати убегать, — рычу я.

— Вот почему вам нужно перестать держать Калли в неведении. Если бы она знала правду, тогда…

Я пристально смотрю на нее.

— Она бы не встретилась с ним, если бы знала, Себ. Она не идиотка.

— Ты права.

— Я-я извиняюсь, что?

Я не могу удержаться от смеха при виде недоверчивого выражения на ее лице.

С улыбкой я повторяю свои предыдущие слова. — Ты права.

— Вау, — выдыхает она, откидываясь на спинку дивана. — Ад действительно замерз.

— Так это значит, что ты прощаешь меня? — спрашиваю я, поворачиваясь к ней и скользя рукой вверх по ее обнаженному бедру.

— О да, — смеется она, в ее глазах появляются морщинки от притворного веселья. — Этого не может быть.

— Но у меня на примете есть все эти способы, которые помогут убедить тебя.

— Я уверена, что у тебя есть. — Ее пальцы сжимаются вокруг края дивана, и она подтягивается. — Ну, это было весело и все такое…

Она недостаточно быстра, и я двигаюсь вместе с ней. Моя рука на ее горле останавливает ее движение, хотя она и не смотрит на меня. Она не сводит глаз с двери, готовая убежать.

— Мы еще не закончили, Чертовка. Ни в коем случае.

Я провожу носом по линии ее подбородка, заставляя дрожь пробежать по ее телу.

— И я думаю, что ты более чем готова к этому.

Ее лицо каменеет, глаза сужаются, когда мои пальцы сжимаются на ее горле.

— Я не думал ни о чем, кроме этого, с того момента, как нашел тебя, — тихо признаюсь я ей на ухо. — Я, блядь, умираю здесь из-за тебя, детка.

Я чувствую, как ее решимость дает трещину, но она по-прежнему непоколебима.

— Я сделал все, что мог придумать, чтобы защитить тебя, но все, что ты сделала, это убежала.

Движение ее груди усиливается, когда ее дыхание становится неровным.

— Я провел с тобой две недели в больнице. В гребаном коридоре, когда ты вынудила меня к этому.

— Я не просил тебя—

— Тебе не нужно было, — рычу я, хватая ее за подбородок и поворачивая лицом к себе. Я смотрю ей в глаза, чтобы она могла видеть, насколько я смертельно серьезен. — Тебе не нужно было просить меня, потому что это моя гребаная работа.

Ее тихий вздох пронзает воздух, и я использую ее шок в своих интересах, прижимаясь ртом к ее рту и просовывая свой язык мимо ее губ.

Я прижимаюсь к ней, мой язык дразнит ее, побуждая к действию, но упрямая сучка все еще сопротивляется мне.

— Стелла, — предупреждаю я, мои пальцы в ее волосах, удерживая ее неподвижно, когда моя голова прижимается к ее голове, мои глаза сверлят ее сердитые, возбужденные голубые глаза. — Поцелуй. Меня.

Ее тело напрягается, глаза снова сужаются.

— Поцелуй меня так, как будто ты меня ненавидишь, и я трахну тебя так же.

Часы где-то в комнате тикают, насмехаясь надо мной, пока она заставляет меня ждать.

Но потом она меняется. Это едва заметный наклон ее головы, но я вижу это и, наконец, делаю свой ход.

На этот раз ее губы встречаются с моими в неистовом поцелуе, полном ненависти, страсти и потребности. Наши зубы стукаются, наши языки вступают в поединок, когда ее пальцы обвиваются вокруг моих плеч в болезненном захвате.

— Черт возьми, да, — бормочу я в ее поцелуй. — Это то, что мне, черт возьми, было нужно.

— Себ, — стонет она, когда я немного наклоняюсь и прижимаю ее к себе, обхватывая ее ноги вокруг моей талии.

— С-спальня? — спрашиваю я, более чем счастливый трахнуть ее на диване ее подруги, но зная, что она заслуживает большего.

— Эммм…

— Не стесняйся меня сейчас, Чертовка. Они все точно знают, что мы здесь собираемся делать.

Мои губы соединяются с длинной колонной ее горла, и я облизываю ее по всей длине, ее сладость взрывается на моем языке.

— Решай, или я возьму тебя прямо здесь.

— О-хорошо. Дальше по коридору налево.

— Хорошая девочка.