Клишин Витя жил в доме военнослужащих на Теряна, 2, там, где жили Микоян Сергей, Садовский Саша (где он сейчас?). Не нравился он мне, так уж было. Ни его круглые щёки-пончики, притом, что он не был толстячком, как я. Ни подкалывающие характеристики по любому случаю. Ни императивная форма общения. Чуть завидит меня, сразу требует объяснения: почему не на коньках? Почему в кедах? Понятно, что дружбы с ним у меня не было. Осталась одна шутка, и та связанная с его фамилией. Мы, группой мальчиков стояли в вестибюле, ждали Клишина, он должен был выйти из самой последней двери в конце коридора, а он всё не выходил. Сергей Микоян громко позвал его: Клиш! Тут проходила уборщица, подошла к нам и пристыдила: хулиганы! Она «клиш» восприняла как «կլիր[75]».

Как-то на физкультуре мы по кругу ходили, я шёл за ним. Напевал себе песню Мануэля «Je te jure», она звучит примерно так: жё то жире. Клишин повернулся и говорит: «Что там шире, жопа? Да, твоя жопа шире!» Тема жопы исходила от него постоянно.

Очень смутно запомнился ещё один эпизод, связанный с ним. В парке железнодорожников Сергей Микоян и Витя Клишин катались на своих велосипедах «Орлёнок». Кто был из мальчишек ещё, кроме меня, не помню. Но были там ещё Таня Берёзкина и Света. Фамилии Светы никогда не знал. Жила она в нашем квартале в здании музыкальной школы на Батуми. У неё был прямой распущенный светло-русый волос, черт лица не помню, но мне казалась красивой. Тогда мне все блондинки казались красивыми. Она в этом возрасте, примерно 13–14 лет всё время ходила в синей шерстяной спортивной форме. Дружила с Таней, их часто можно было видеть вместе после школы. Спустя годы, не помню, в каком контексте я спросил Таню, мол, была у тебя в подругах Света с нашего квартала. Таня нахмурилась и процедила зло: «Это была моя ошибка». Итак, Витя и Сергей катают на задних «сиденьях» Таню и Свету, попеременно пересаживая их с одного велосипеда на другой. Тут моя память отказывается вспомнить, почему так должно было завершиться, но я запомнил это именно так. Когда, накатавшись, девчонки ушли, я спросил Сергея: «Ну что она сказала?» — «Она сказала, что не любит меня. Сказала, что любит Витю Клишина». Такая вот странная фрагментированная нелогичная история. А больше всего меня тогда удивило, что как это можно не любить Микояна, а любить Клишина?!

Мушелян Славик, второгодник, появился в 3 «Б» классе. Все знали, что он вор. И так получилось, что какое-то время он сидел со мной за одной партой. Понятно, что он учился никак. Идея подсаживать отстающих к успевающим, видимо, была в советской педагогике от Макаренко, вот образец, бери с него пример, в затруднении помощь всегда рядом. Слава очень коротко стриг ногти, говорил, что лезвием бритвы. Так, я слышал, делали боксёры. Ещё Слава весь год сокрушался, что у него кеды рваные, вот он зашьёт их и сможет носить. Был такой случай. Во время перемены весь класс должен был выходить в коридор. Какой-то период было и такое правило. А Славе пофиг, он сидит себе на последней парте, и всё. Тогда меня затолкнули в класс, может, я был дежурным в тот день, не помню, мол, проследи, чтобы не спёр чего. И я помню свои мучительные размышления: допустим, он сейчас что-то заберёт из чужой парты, и что мне делать? Схватить за руку и кричать: товарищи, я задержал вора?

Был другой случай. Мы со Славкой Киселём гуляли перед Дворцом химиков в ожидании киносеанса. Тут откуда ни возьмись — Мушелян. Подошёл, взял Киселя в обнимку, мол, пойдем, поговорим, дело у меня к тебе. Два круга он водил Киселя, плотно обнявши за плечо, прихлопывая по груди, и потом вернул его мне. Кисель говорит:

— Ерунду какую-то нёс. Какая-то девочка, он её видел со мной, хочет познакомиться, тоси-боси. — А через пять минут вдруг нащупал пропажу значка на своей рубашке. — А где значок? Так это он снял с меня! Пойдём, Саша отберём!

Но, во-первых, Мушеляна уже и след простыл. А, во-вторых, я трус из трусов, разве я мог «оказать достойный отпор хулигану и вору». Я же не Сергей Микоян. Тот с ними, со всеми известными хулиганами боролся, на лопатки клал. Куда мне до Серёжи, хорошо, что Мушелян сразу смылся с добычей.

Спустя годы я встретил Мушеляна, уже будучи врачом, он проходил флюорографию и зашёл за результатом. Я знал, что он сидел несколько раз в тюрьме и ожидал, что у него будет туберкулёз. Но лёгкие его оказались чистыми, как стекло. Я его спросил:

— Не помнишь меня, мы с тобой в третьем классе за одной партой сидели?

— Нет, не помню. — Взгляд его застыл, видимо, он мысленно прошёлся по школьному детству. — А у меня, братуха, жизнь не сложилась, — сказал он с грустинкой и ушёл не прощаясь.

Терехов Боря был из тех учеников, кого называют тихонями. Он тоже какое-то время сидел со мной за одной партой. Я наблюдал за его письмом и злился. Он начинал страницу с левого верхнего угла, не оставляя отступа и верхнего поля. Если он делал ошибку, то аккуратно брал её в скобки и продолжал как ни в чём не бывало. Ни выделения, ни подчёркивания, ни абзацев, ни интервалов. Меня это раздражало, я ему говорил: «Перечеркни, чтобы было видно, что это ошибка». А он мне: «Нет, я её взял в скобки, не надо пачкать страницу». И учительница это принимала как должное, с ошибками, но без помарок! Это было чистописание в буквальном его смысле.

В третьем классе нас оповестили о новых правилах поведения на переменах в коридоре школы. Ученики должны ходить, придерживаясь стены по кругу в одном направлении (идеология зоны до сих пор присутствует в умах наших правителей). А если проходит учитель, ученик должен не только поздороваться, но и поклониться. Хорошо, что не земной поклон отбить! И это вводилось для детей 8-10 лет. С избытком энергии, накопившейся за 45 минут урока. (Надо всё же отметить, что это подавалось, как рекомендация, как новая культура поведения, подчёркивающее проявление уважения к педагогу). Слава богу, не прижилось. Но в один день нам поставили в пример Борю Терехова за исполнение вот этой инструкции.

А ещё Борю я увидел случайно во