«Как поэт, Пушкин считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и девушек, с которыми он встречался… – писала много позднее уже повзрослевшая Мария Николаевна Раевская, в замужестве Волконская. Пушкин действительно не мог жить без любви, и ему было свойственно увлекаться сразу несколькими женщинами. «Я был влюблен во всех хорошеньких женщин, которых встречал», – признавался он, поэтому в том путешествии он адресовал стихи сразу трем сестрам Раевским и их компаньонке, крестнице генерала Раевского – Анне Ивановне Гирей.

Фонтан и пленник

Именно во время путешествия по Кавказу и Крыму Пушкиным были задуманы и частично написаны две поэмы: «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». В обеих поэмах присутствует один и тот же мотив: противопоставление страстной, пылкой, любящей, но не любимой женщины, и другой – скромной, даже холодной, но любимой.

В «Фонтане» это набожная Мария и влюбленная в хана Зарема. В «Пленнике» – черкешенка и далекая невеста Ростислава.

Герой поэмы сокрушается:

«Как тяжко мертвыми устами

Живым лобзаньям отвечать,

И очи, полные слезами,

Улыбкой хладною встречать!

Измучась ревностью напрасной,

Уснув бесчувственной душой,

В объятиях подруги страстной,

Как тяжко мыслить о другой…»

Очевидно, что такое противопоставление не случайно. По всей видимости, поэт пережил сходный опыт. Да и сам Пушкин признавал, что многие места поэмы относятся к одной женщине, в которую он был «очень долго и очень глупо влюблен». Эту женщину принято называть «утаенной любовью поэта». Стесняясь раскрывать перед публикой свои потаенные чувства, Пушкин даже некоторое время колебался, публиковать поэму или нет. Потом, уже в Одессе, решился – из-за денег.

Но кем же были те две женщины, вдохновившие поэта? Наверное, их следует поискать в семействе Раевских.

Существует обоснованное предположение, что Пушкин был сильно увлечен компаньонкой Марии, крестницей генерала Раевского и правнучкой татарского хана Анной Гирей. Это увлечение завершилось близостью. Анна стала прототипом всех прелестных черкешенок, выведенных в стихах Пушкина. Пушкинисты склонны усматривать в образах Заремы и влюбленной черкешенки намеки на Анну Гирей, а вот кто вдохновил поэта на создание образа набожной Марии – загадка.

Екатерина Раевская заронила в сердце поэта чувство, большее, нежели простое восхищение. Но это была не любовь: Екатерина была слишком холодна, разумна, горда. Друзья даже прозвали ее «Марфой-Посадницей» за излишне твердый и властный характер. Пушкин писал, что она помогла ему в создании образа Марины Мнишек из «Бориса Годунова».

Шестнадцатилетняя Елена Раевская, к сожалению, тяжело болела: туберкулез легких. При этом она была очень красива, писала прекрасные стихи, переводила английских поэтов, но втихомолку уничтожала свои переводы. Николай Раевский сообщил Пушкину о занятиях сестры. Пушкин стал подбирать под окнами Елены клочки изорванных бумаг и обнаружил тайну. Он восхищался этими переводами и уверял, что они чрезвычайно верны. Именно она более всего могла приковать внимание поэта, посвятившего ей грустные сочувственные строки:

«Увы, зачем она блистает

Минутной, нежной красотой?

Она приметно увядает

Во цвете юности живой…

Увянет! Жизнью молодою

Не долго наслаждаться ей…»

Но Пушкин, к счастью, ошибся: Елена Николаевна дожила почти до пятидесяти лет – по меркам начала XIX века это был солидный возраст.

Была и третья сестра – подросток Мария Раевская. Впоследствии красота ее расцвела, но в пору своего первого знакомства с Пушкиным будущая княгиня Волконская оставалась почти девочкой, нескладным подростком, способным на чисто детские проказы. Возможно, расцветающая красота девушки и пробудила у поэта некие романтические мечтания, но дальше нескольких поэтических строк дело не зашло.

Мария Николаевна вспоминала, как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, девушки выскочили из кареты, лишь только завидев море. Они всей гурьбой бросились любоваться стихией. Море было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за ними, Мария принялась забавляться тем, что бегала за волной, а когда волна ее настигала, отбегала назад. Кончилось тем, что девочка промочила ноги. Возможно, именно эта ее детская игра вдохновила поэта на строки: «… Как я завидовал волнам, / Бегущим бурной чередою, /С любовью лечь к ее ногам! / Как я желал тогда с волнами / Коснуться милых ног устами…»

Путешествие Пушкина по Крыму продлилось почти все лето. Это было чудесное время, но вот и оно подошло к концу. «О, скоро ль вас увижу вновь, / Брега веселые Салгира!» – задавался вопросом Пушкин, покидая Тавриду. Увы, больше в Крым поэту было не суждено вернуться, хотя в Северной ссылке он не раз мечтал об этом, вспоминая полуденный берег и экзотический Бахчисарай. «Или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?» – спрашивал себя поэт. Впереди его ожидали город Кишинев и служба в канцелярии.

Рисунок А. С. Пушкина Царскосельского лицея в рукописи «Евгений Онегин»

Киев и Каменка

Покинув Крым, Пушкин в сентябре 1820-го года отправился в Кишинев, куда переместилась канцелярия Инзова, но пробыл там не дольше двух месяцев. Уже поздней осенью Инзов отпустил поэта в киевскую губернию, где Пушкин «загостился». Дважды посещал он и сам Киев, осмотрев все его древние святыни, довольно долго жил в Каменке – поместье матери генерала Раевского.

В это время была уже решена свадьба Екатерины Раевской и генерал-майора Михаила Федоровича Орлова, до этого бывшего начальником штаба у Николая Раевского. Она состоялась следующей весной, в середине мая. Пушкин хорошо знал Орлова еще по Петербургу, он радовался свадьбе друга, но все же слегка ревновал.

Генерал Николай Николаевич Раевский был наслышан о разнообразных тайных офицерских обществах. Беспокоясь о судьбе дочери, он вызвал будущего зятя на разговор и взял с него письменное заверение, что он ни в каких тайных обществах не состоит. Орлов такую бумагу написал, но своего тестя он обманул.

Имение Каменка принадлежало матери генерала Раевского Екатерине Николаевне Давыдовой (по второму мужу) – даме очень богатой и независимой, но по духу принадлежавшей, скорее, к восемнадцатому столетию. Приходилась она племянницей светлейшему князю Потемкину. Но в отличие от старших сестер не входила в его «гарем», о котором столько судачили в свете. Образования Екатерина Николаевна не получила практически никакого, что было типично для восемнадцатого века: писала она с чудовищными ошибками, зато умела вести хозяйство: варить варенье, солить огурцы… тогда считалось, что женщине это важнее. Совсем ребенком ее