он предполагал дать психологии биологическое объяснение, «но логика его методов с неизбежностью привела к объяснению социальному». Уже здесь, в самом начале 20 века начала рваться связь между тем, что понималось как биологический пол (на основе анатомических различий), и так называемыми половыми ролями — феминностью и маскулинностью. Этому процессу поспособствовало возникновение женских движений и обострение вопроса разделения труда + доступа женщин в профсоюзы, которые из-за тогдашних структур занятости состояли из мужчин, не допускавших половой конкуренции и расшатывания статуса-кво. Активная политика феминистского освобождения свернулась к 20-м годам и на Западе, и в СССР, но академическая работа вокруг «полового вопроса» продолжилась. Историю становления гендера как понятия подробно прослеживает в своей книге Рэйвин Коннелл, мы углубляться не будем, но важно знать, что ровно к середине 20 века в американской и европейской науке и социальной теории складывается понятие о гендере как «социальной стороне пола», социальном конструкте: психолог Мэдисон Бэнтли в 1945 году пишет[55], что «определённые аспекты гендеринга входят в театр жизни ребёнка через поведение взрослых», затем в 1949 году выходит «Второй пол» Симоны де Бовуар и «Мужчина и женщина» Маргарет Мид, в 1955 году психолог и сексолог Джон Мани выпускает свою работу[56] по «гермафродитизму, гендеру и раннему развитию при болезни Кушинга», а также три работы совместно с коллегами, в которых он пишет, что «психологический пол» человека выучивается и не обязательно зависит от биологических факторов. Наконец, в 1964-м Роберт Столлер вводит[57] понятие «гендерной идентичности» и в книге 1968 года Sex and Gender окончательно отрывает гендер от пола по аналогии с дуализмом «природы/культуры». А ещё в 1952 году, за 3 года до публикации работ Мани, случился кейс Кристин Йоргенсен, ставший медиасенсацией: молодой американский солдат возвращается из армии в Нью-Йорк, сталкивается с гендерной дисфорией, узнаёт про операции по коррекции пола в Дании, уезжает туда и осенью 1951 года проходит первую операцию на гениталиях, а через год вторую и возвращается в США блондинкой в мехах, делает вагинопластику и становится звездой телешоу. Медиа сделали из Йоргенсен первого человека, прошедшего через операцию такого рода, но в действительности гендер-коррекционные операции проводили в Германии ещё в 30-х.

Те, кто хоть немного знаком с уже привычной идеей о том, что «гендер это конструкт», склонны оценивать понятие гендера как освобождающее: теперь мы знаем, что мужчинами и женщинами не рождаются, а становятся, и значит можем откорректировать (или отпустить) этот процесс становления так, чтобы он — по самому минимуму — хотя бы не был насилием в отношении людей. «Гендерные политики», обсуждением которых наполнена феминистская и квир-теория, ассоциируются с чем-то безусловно позитивным и прогрессивным, что даёт надежду на более онтологически плоский мир. К сожалению, у формирования понятия о гендере есть и своя тёмная сторона. Это вообще повторяющийся мотив в истории сексуальной и гендерной сфер (как и других) на протяжении последних полутора сотен лет: как только на поверхность всплывает понятие или механизм, обещающий крах редукционистского биологического подхода и конец какому-либо виду дискриминации, режимы власти стараются перехватить контроль над ними таким образом, чтобы продолжать в новых условиях управлять жизнью и смертью населения по-своему. То же самое произошло с гендером — он либо превратился в дисциплинирующий механизм довольно быстро после появления, либо, как считает Джемима Репо, вообще сразу возник как сексуальный аппарат биовласти, сыгравший свою роль в закреплении контроля над телами.

В книге The Biopolitics of Gender[58] Репо пишет, что ошибочно приписывать создание понятия о гендере второй волне феминисток, Симоне де Бовуар или Роберту Столлеру, — поскольку гендер возникает именно в работах Джона Мани. Почему это уточнение для неё критично: Мани писал свои тексты по итогам клинической практики с интерсекс-детьми и подростками («гермафродитами», как он сам выражался). Он был профессором медицинской психологии в Университете Джона Хопкинса и со-основал при нём Клинику Гендерной Идентичности, где проводились операции по коррекции пола у интерсексуальных младенцев. Для Репо, опирающейся на концепцию биополитики Фуко, клиника и медицинский аппарат (а значит и гендер, ими произведённый) — это уже часть биовласти; но важен и более широкий контекст. После войны, когда стали широко известны евгенические эксперименты нацистской Германии, авторитет биологии был подпорчен, что позволило социологии выйти на первый план. Пятидесятые годы в США — кульминация популярности так называемого структурного функционализма — социологической теории, которая представляла общество как сложную систему, внутри которой элементы (семья, религия, образование, медицина и так далее) должны работать определённым образом, чтобы система была здорова; на уровне людей это значит подчинение выработанным нормам, — конечно, во имя спокойствия и солидарности в обществе, поддержки «общественного порядка». В рамках функционализма считалось, что общественные нормы достаточно очевидны, а значит, очевидны и попытки их нарушить, — а значит, меры, направленные против таких нарушений, могут быть чётко определены независимо от этих норм. Одним из виднейших теоретиков функционализма в США был Толкотт Парсонс; Джемима Репо пишет, что для Парсонса «процессы социализации и социального контроля были решающими в деле подчинения индивидов заданным ролям и продолжения воспроизводства существующей системы». Именно Парсонс вводит термин «нуклеарная семья» как проект идеальной семейной модели, необходимой для «социализации детей в то, что он называл „половыми ролями“, чтобы воспроизводство взрослых сексуальных типов в популяции продолжалось». Это было условием поддержания социального порядка.

Связь работ Мани с теориями Парсонса очевидна: тот был одним из его преподавателей, и понятие «роли» первый прямо заимствует у второго, правда, называя её «гендерной», а не «половой», а та самая нуклеарная семья становится для Мани фактически продолжением клиники: семья должна воспитывать в ребёнке корректную гендерную роль и через ограничения и поощрения контролировать её усвоение. Репо описывает роль семьи в теории и практике Мани как «паноптический институт», гарантирующий производство «мужчин» и «женщин». На родителей оказывалось давление сразу с нескольких сторон: (1) им нужно было определиться с полом ребёнка (если он рождался с нарушением полового созревания) как можно скорее и начать гендерную социализацию в любом случае, иначе (2) ребёнку угрожают психические девиации и (3) это будет значить, что родители плохо выполнили свою роль. Функционалисты призывали к укреплению роли семьи (в интересах поддержания общественной нормы) и вместе с этим обеспечили более глубокое проникновение государства в семью, оформив новые поля знаний и экспертности (в психиатрии, медицине, клинической психологии и т. д.), через которые семьи контролировались.

В этом процессе, призванном «обновить малоадаптивные тела» под новую реальность послевоенной Америки, ключевым было понятие нормы, которое мы уже обсуждали; Николас Роуз в книге Powers