процессов, несомненно, являются сновидения. Сон сам по себе есть, так сказать, чистейший продукт бессознательного. Изменения, претерпеваемые сновидением на пути к осознанию, отрицать нельзя, но они видятся несущественными, поскольку они также обращаются к бессознательному и не являются преднамеренными искажениями. Возможные изменения первоначального образа-сновидения черпаются из особого, верхнего слоя бессознательного и потому тоже содержат ценный материал. Это дополнительные фантазии, как бы прикрепляемые к основному содержанию сновидения. То же самое можно сказать о прочих образах и идеях, которые часто возникают во время дремы или неожиданно вспыхивают в момент пробуждения. Поскольку сновидение рождается во сне, оно обладает всеми характеристиками abaissement du niveau mental[139] (Жане), или низкой энергетической напряженности: логической прерывистостью, фрагментарностью, образованием аналогий, поверхностными ассоциациями вербального, звукового или визуального типа, сгущением, иррациональным выражением, запутанностью и т. п. С возрастанием энергетического напряжения сновидения приобретают более упорядоченный характер; в них появляется драматургия, они обнажают некий смысл, а разнообразие их ассоциаций увеличивается.

[153] Поскольку энергетическое напряжение во сне, как правило, невелико, то сновидения, в сравнении с материалом сознания, суть примитивные выражения содержания бессознательного; их очень трудно понять с конструктивной точки зрения, зато, как правило, проще анализировать редуктивно. В целом сновидения непригодны или малопригодны для выведения трансцендентной функции, ибо они предъявляют слишком высокие требования к человеку.

[154] Значит, следует искать иные источники бессознательного материала. В нашем распоряжении, например, имеются вторжения бессознательного в бодрствующее сознание, «спонтанные» мысли, возникающие «как гром средь ясного неба», провалы памяти, заблуждения и ложная память, симптоматические действия и т. п. Этот материал обыкновенно более пригоден для метода редукции, чем для конструктивного анализа; он тоже слишком фрагментарен и лишен цельности, необходимой для содержательного синтеза.

[155] Еще одним источником служат спонтанные фантазии. Они обычно отличаются достаточной связностью и четкостью и часто содержат материал, важность которого зачастую очевидна. Некоторые пациенты способны фантазировать в любое время, и это позволяет их фантазиям свободно проникать в сознание, устраняет критическое восприятие. Такие фантазии допустимо использовать, но никто не станет утверждать, что подобная склонность к фантазированию распространена широко. Впрочем, умение свободно фантазировать можно развить с помощью тренировок. Тренировки состоят, прежде всего, из систематических упражнений по устранению критического восприятия, в результате чего в сознании возникает пустота. Тем самым стимулируется проникновение фантазий, которые, так сказать, стоят наготове. Разумеется, тут необходимо, чтобы действительно были наготове фантазии с сильным зарядом либидо. Так бывает далеко не всегда. Там, где дело обстоит иначе, требуются особые меры.

[156] Перед тем как перейти к обсуждению этих мер, следует прислушаться к малоприятному ощущению, которое подсказывает мне, что читатель, возможно, задается вопросом: «А что, собственно, за всем этим скрывается? Почему настолько необходимо осознавать содержимое бессознательного? Разве недостаточно того, что время от времени оно проявляется само по себе и вызывает крайне неприятные ощущения? Нужно ли насильно извлекать его из глубин? Напротив, не в том ли заключается задача аналитика, чтобы освободить бессознательное от фантазий и тем избавить человека от его влияния?»

[157] Будет полезно ответить подробно на эти вопросы, поскольку методы введения содержимого бессознательного в сознание могут шокировать читателя своей новизной и, возможно, излишней чуждостью. Поэтому стоит сначала рассмотреть эти вполне обоснованные возражения, дабы они впредь не отвлекали нас, когда мы начнем описывать предлагаемые методы.

[158] Как мы видели, содержимое бессознательного необходимо нам как дополнение к сознательной установке. Будь сознательная установка лишь в малой степени «направленной», бессознательное могло бы произвольно вторгаться в сознание по собственному желанию. Так происходит на практике со всеми теми людьми, которых отличает низкая напряженность сознания, например, с первобытными племенами. Среди них не приняты какие-либо специфические способы извлечения бессознательного из глубин психики. Впрочем, подобные особые способы не нужны никому вообще, поскольку те люди, которые менее всего осведомлены о своем бессознательном, более всего подвержены его воздействию. Но они не осознают происходящего. Тайное присутствие бессознательного ощущается повсеместно, нам не приходится его искать, но раз оно таится вне сознания, мы в действительности не знаем, что конкретно происходит и чего ожидать. Потому мы ищем способ сделать осознанным то психическое содержание, которое влияет на наши действия, дабы избежать тайного вмешательства бессознательного и его неприятных последствий.

[159] Читатель, конечно же, спросит: «Почему бы не оставить бессознательное в покое?» Люди, которым пока не довелось столкнуться с неприятностями такого рода, не видят, естественно, никакого смысла в подчинении бессознательного. Но всякий, кому уже выпадали неприятности, охотно приветствует саму возможность такого подчинения. Направленность абсолютно необходима для сознательных процессов, но, как мы видели, она чревата неизбежной односторонностью. Поскольку психическое является саморегулируемой системой, аналогично человеческому телу, то в бессознательном всегда будет возникать и развиваться регулирующее противодействие. В отсутствие направленности сознательных функций ответные влияния бессознательного не создавали бы помех. Именно сама направленность ставит такие помехи. Разумеется, это не исключает противодействия, которое протекает независимо от всего, но вот его регулирующее влияние всякий раз устраняется критическим восприятием и направленной волей, поскольку противодействие как таковое кажется несовместимым с сознательной направленностью. В этом отношении психика цивилизованного человека уже не является саморегулируемой системой; скорее ее можно сравнить с машиной, у которой чувствительность к изменению скорости ослаблена до той степени, что она способна причинить себе урон, но, с другой стороны, остается подверженной произвольным манипуляциям односторонней воли.

[160] Сама особенность функционирования психического заключается в том, что, когда противодействие бессознательного подавляется, оно утрачивает свое регулирующее влияние. Затем оно начинает оказывать ускоряющее и усиливающее воздействие на сознательные процессы. Выглядит так, словно противодействие лишается своего регулирующего влияния и полностью растрачивает энергию, ведь складываются условия, при которых не только не возникает никакого тормозящего противодействия, но и при которых энергия этой реакции дополняет энергию направленного сознательного процесса. Безусловно, это естественным образом облегчает осуществление осознанных намерений, но поскольку эти намерения ничто не сдерживает, они вполне могут реализовываться в ущерб системе в целом. Например, когда кто-то делает довольно смелое утверждение и подавляет противодействие, отвергая вполне обоснованные сомнения, он может себе во вред настаивать на своей точке зрения.

[161] Простота устранения противодействия пропорциональна степени разобщенности психического, которая ведет к утрате инстинктивного начала. Это характерная и обязательная черта личности цивилизованного человека, ведь инстинкты в своей исходной силе могут сделать адаптацию к обществу практически невозможной. Речь не о полной атрофии инстинктов, а в большинстве случаев лишь о стойких последствиях образования, которое ни за что не пустило бы столь глубокие корни, не служи оно интересам индивидуума.

[162] Помимо повседневных случаев, с которыми мы сталкиваемся в нашей практике, хорошим примером подавления регулятивного воздействия бессознательного является книга Ницше «Так