Перед тем как зайти в свою комнату, заглядываю в Ясину. Эдика уже нет. Я ни разу не был здесь. И никогда сюда не попаду больше.

Бледно-розовые шторы, покрывало. Белый ворсистый ковёр. Темная мебель…

Мне так плохо, что едва дышу.

И хочется набрать пацанов, чтобы приехали и вместе со мной разнесли того, кто так раздолбил мне грудную клетку. Но убивать некого… И звонить им смысла никакого. Чем они мне помогут?

Мне хочется что-нибудь стащить на память. Но я не позволяю себе это. «На память» подразумевает, что у меня есть шанс сбежать, исчезнуть, исключиться и щадяще сдыхать в удалении. А у меня его нет. Мне нужно быть здесь. И мы же, сука, родные. И, так или иначе, мы будем пересекаться и потом, верно?

Выхожу.

В моей комнате тихо. Но Яся просыпается сразу же, как я захожу.

Сейчас я буду последней сволочью. Я сожру всë, что смогу. А потом…

— Привет… я тебе обезболивающее принес.

Присаживаюсь к ней.

— Вот, — включаю ей видео, отдаю в руки. — Это та собака, видишь? Я нашёл. Еë действительно отдали на усыпление. Но её забрал кинолог из питомника. Этот парень — новый хозяин. Я попросил, чтобы он для тебя прислал видео… С ней точно всë хорошо.

Жадно вглядываюсь в лицо Царевны, оно расцветает! Глаза светятся, губы растягиваются в счастливой улыбке. Перематывает видео, где парень тискает собаку, кидает ей мяч, кормит с рук витаминками, смотрит ещё раз.

Улыбается, ловя мой взгляд.

Я не улыбаюсь, просто впитываю эмоцию. Вот она точно «на память». Таких в мою сторону больше не будет.

В порыве бросается мне на шею, замирая так.

— Спасибо!!

И вот сейчас пусть весь мир со своими правилами отвернется.

Пять секунд, обещаю я себе.

Поднимая еë лицо за подбородок, прижимаюсь к её губам, уплывая в чувственную эйфорию. Они мягкие, податливые… Я «фотографирую» мгновение всеми органами чувств. Это кружение, близость и негу. И не позволяя ей ответить, отстраняюсь.

Мне так страшно ломать её восторженную эмоцию. Но что делать?!

Встаю с кровати. Отворачиваюсь к балконной двери. Засовываю руки в карманы.

— Яся… — просаживается мой голос. — Нас с тобой немного не туда занесло. Это всë мракобесие и ошибка. Между нами ничего быть не может. Ты же понимаешь?

Молчит.

— Сразу после выборов я уеду и потеряюсь. Пока буду здесь… нам лучше прекратить общение. Не пересекаться. Не заходи ко мне, пожалуйста. Или…

…Я не вынесу дистанции, смету тебя в горизонтальную плоскость и…

— …Мы будем всегда об этом сожалеть. Я уже сожалею.

Как повернуться теперь, как встретить её взгляд?

Я же делаю всë правильно, почему мне так стыдно и стрёмно за свои слова?

— Ты прости меня… что я это всë… спровоцировал.

— Ты меня не любишь? — шёпот.

Закрываю глаза, растворяясь в болезненной невыносимой агонии.

— Как сестру — да, — выдыхаю тихо. — Как девушку — нет.

Слышу, как она встаёт с кровати. Обходит меня, открывает дверь.

Оборачивается. Смотрит мне расфокусированно в глаза.

— Как удивительно… А ты оказывается — трус.

Сердце дёргается и сминается всмятку от этого обвинения.

Воздух встаёт куском льда в лёгких.

Дверь закрывается.

Я дергаюсь к ней, ловя пальцами стекло.

Я не трус…

Просто кто-то из нас должен же был остановить это!!! Ну как иначе-то?? Как?!

Прижимаюсь горячим лбом к стеклу, тихо вою.

Ты не пойдёшь оправдываться, Яшин. И исправлять ничего не пойдёшь. Пусть будет — трус. Отворачиваюсь, вжимаясь в стекло затылком. Стекаю вниз. Закрываю глаза.

— Я люблю тебя…

Закрываю ладонями лицо.

Щемит, ноет, колотится… Как-будто я совершил страшное преступление против нас. И я опять ничего не понимаю. Кто прав — чувства или разум??

Агонизируя, не смею прикоснуться к гитаре.

У меня теперь нет права на выражение чувств. Я от него сейчас официально отказался. Они как огромная опухоль распирают меня изнутри.

Тру онемевшее лицо.

Мир не прав! Не прав! Так с нами нельзя!

Зависаю, слежу взглядом за минутной стрелкой. И мне кажется, она летит как секундная.

Я хочу уехать. Найти какую-нибудь нору. Отлежаться. И я могу.