Майкрофт. – Я не вожу. Просто мой приятель, ее хозяин, все плакался, как дорого содержать две машины, черную для похорон и белую для свадеб, поэтому я сделал вот что.

Он протянул руку и повернул большой тумблер на приборной доске. Послышалось низкое гудение. Машина начала темнеть. Из белой она превратилась в светло-серую, потом в темно-серую и, наконец, в черную.

– Впечатляет, дядя.

– Правда? Это жидкокристаллическая технология. Но я сделал еще шаг вперед. Смотри.

Он повернул тумблер еще на несколько делений вправо, и машина стала синей, потом розово-лиловой и, наконец, зеленой в желтую крапинку.

– Однотонные машины – это старо! Теперь подожди. Если я поверну пигментатор вот так, машина… да-да, посмотри!

Я с нарастающим изумлением смотрела, как машина исчезает у меня на глазах: жидкокристаллическое покрытие подстраивалось под серые и коричневые тона мастерской Майкрофта. Через несколько секунд машина полностью слилась с фоном. Я подумала, как весело можно развлекаться с инспекторами дорожного движения.

– Я назвал ее «Хамелеобиль», – объявил дядя. – Забавно, правда?

– Очень.

Протянув руку, я потрогала теплую поверхность замаскировавшегося «роллс-ройса». Решила спросить Майкрофта, не может ли он поставить камуфлирующее устройство на мой «спидстер», но опоздала: воодушевленный моим интересом, он рысью перебежал к огромному бюро с выдвижной крышкой и возбужденно замахал мне обеими руками.

– Это переводящая копирка! – взволнованно объяснял он, демонстрируя несколько стопок яркой металлической фольги. – Я назвал ее «розеттикопирка». Позволь мне показать. Начинаем с чистого листа бумаги. Затем кладем испанскую копирку, еще лист бумаги – ее нужно класть правильной стороной! – затем польскую копирку, еще бумагу, немецкую копирку, еще лист бумаги и, наконец, французскую и еще лист бумаги… смотри!

Он выровнял всю пачку, положил на стол. Я пододвинула стул.

– Напиши что-нибудь на верхнем листе. Все что угодно.

– Что угодно?

Майкрофт кивнул, и я написала: «Ты не видел моего додо?».

– И что?

Майкрофт с торжествующим видом посмотрел на меня:

– Сама посмотри, девочка.

Я сняла первую копирку. На втором листе моей собственной рукой было написано по-испански: «? Ha visto mi dodo?».

– Но это же замечательно!

– Спасибо, – ответил дядя. – А теперь посмотри следующий лист.

Я посмотрела. Под польской копиркой обнаружилась надпись «Gdzie jest moje dodo?».

– Я работаю над иероглифами и демотическими надписями, – объяснял Майкрофт, пока я снимала немецкую копирку, чтобы увидеть: «Haben Sie mein dodo gesehen?». – Версия кодекса майя посложнее, а с эсперанто вообще ничего не выходит. Не понимаю почему.

– Это найдет кучу применений! – воскликнула я, открывая последний лист, и с некоторым разочарованием прочла: «Mon aardvark n’a pas de nez». – Минуточку, дядя. «У моего аардварка нет носа».

Майкрофт заглянул мне через плечо и хмыкнул.

– Ты нажимала недостаточно сильно. Ты же из полиции, да?

– На самом деле из ТИПА-Сети.

– Тогда тебя заинтересует вот это, – сказал он, волоча меня мимо множества дивных предметов, о назначении которых я могла только догадываться. – В среду я показывал эту машину полицейской комиссии по техническим новинкам.

Он остановился возле устройства, из которого торчала огромная воронка вроде граммофонной. Откашлялся.

– Я назвал его «Олфактограф». Он очень прост. Поскольку любая собака скажет тебе, что запах каждого человека, как и отпечатки пальцев, уникален, отсюда следует, что машина, способная распознавать индивидуальный запах преступника, может послужить средством опознания, когда другие методы не дают результата. Даже если преступник носит маску и перчатки, запах спрятать он не может.

Дядя показал на воронку.

– Запах всасывается туда и разделяется на индивидуальные части олфактоскопом моего изобретения. Прибор анализирует компоненты и выдает вонеотпечаток каждого преступника. Он может различать десять запахов в одном помещении и выделять самый новый или самый старый. Он может учуять подгорелый тост через шесть месяцев после того, как тот подгорел, и различает тридцать сортов сигар.

– Может оказаться полезным, – сказала я с некоторым сомнением. – А это что?

Заинтересовавший меня предмет больше всего напоминал фетровую шляпу, сделанную из бронзы и украшенную проводами и лампочками.

– А, да, – сказал дядя, – вот это, думаю, тебе понравится.

Он надел бронзовую шляпу мне на голову и повернул большой рубильник. Послышалось гудение.

– Что-то должно случиться? – спросила я.

– Закрой глаза и глубоко вздохни. Попытайся очистить разум от всех мыслей.

Я закрыла глаза и стала терпеливо ждать.

– Ну, работает? – сказал Майкрофт.

– Нет, – ответила я.

И тут мимо меня проплыла колюшка.

– Стоп! – воскликнула я. – Рыба! Прямо передо мной. Ой, еще одна!

Передо мной плавали рыбки. Вскоре я любовалась на целый косяк ярких разноцветных рыбок, сновавших перед моими закрытыми глазами. Они плыли по прямой примерно пять секунд, затем скачком возвращались к начальной точке и возобновляли движение.

– Замечательно!

– Расслабься, или они исчезнут, – успокаивающим голосом сказал Майкрофт. – Попробуй вот это.

Картинка на миг смазалась и сменилась изображением иссиня-черного звездного неба – я словно летела сквозь космос.

– Или вот это. Ну как? – спросил Майкрофт, заменив космос парадом летающих тостеров.

Я открыла глаза, и изображение исчезло. Майкрофт нетерпеливо смотрел на меня.

– Неплохо? – спросил он.

Я кивнула.

– Я назвал его глазным скринсейвером. Очень полезен при утомительной работе: вместо того чтобы пялиться в окно, можешь превратить окружающее в любое приятное изображение по своему выбору. Как только звонит телефон или заходит твой шеф, ты сразу же возвращаешься в реальный мир.

Я вернула ему шляпу.

– Надо продавать твой скринсейвер в «Смеющемся бургере». Когда ты собираешься выдвинуть его на рынок?

– Он еще не готов, есть несколько проблем, которые я не успел решить.

– Например? – подозрительно спросила я.

– Закрой глаза – и увидишь.

Я подчинилась. Передо мной проплыла рыба. Я моргнула, закрыла глаза снова – и увидела тостер. Да, доработка все-таки требовалась.

– Не беспокойся. – сказал он. – Через несколько часов пропадут.

– Олфактоскоп мне понравился больше.

– Ты еще ничего не видела! – воскликнул Майкрофт, живо бросаясь к большому деревянному столу, заваленному инструментами и запчастями. – Это устройство, возможно, самое великое мое изобретение. Кульминация тридцати лет работы! Биотехнология на самом острие ножа науки! Когда ты поймешь, что это такое, то, обещаю, ты просто подпрыгнешь!

Он с сияющим видом снял кухонное полотенце с аквариума для золотых рыбок, и я увидела… Поначалу то, что я увидела, показалось мне кучей личинок плодовых мушек.

– Личинки?

Майкрофт усмехнулся:

– Не личинки, Четверг, а книжные черви!

Он произнес эти слова с такой гордостью, что мне показалось, будто я что-то упустила.

– Это хорошо?

– Очень хорошо, Четверг! Эти черви, может, и выглядят как соблазнительная закуска для форели, но в каждом из моих малышей столько новых генетических цепочек, что по сравнению с ними генетический код твоего дронта не сложнее записки молочнику!

– Минуточку, дядя, – сказала я. –