предоставляли помощь «на улице»; проблему должен был искоренить «Закон о бедных». Попечители по «Закону о бедных» пользовались значительной личной властью и часто гордились своим глубоким знанием местных условий. Выборы в региональные профсоюзы стали особенно оживленными после 1894 года, когда было отменено требование владеть собственностью, быть мировым судьей или магистратом, чтобы стать попечителем. Кроме того, отменена система множественного голосования (которая давала больше голосов богатым и ни одного – женщинам). Аналогичным образом создание школьных советов для местного управления обязательным государственным образованием в 1870 году – также под контролем центрального совета по образованию и инспектора – значительно оживило политику на местном уровне. Таким образом, во многих сферах рост централизованного бюрократического государства возродил местные политические структуры.

Более того, с ростом числа государственных учреждений на местах им часто старались придать человеческое лицо. С введением обязательного образования требовались ответственные за посещаемость школ, которые не только хорошо знали свои районы, но и обладали способностью убеждать физической силой. Они должны были в прямом смысле затаскивать детей в школы, а в дальнейшем при необходимости преследовать родителей провинившихся. По мере того как дети становились центром повышенного внимания со стороны государства, почти все они попадали в прямую зависимость от чиновников, таких как школьные врачи, санитарные врачи и сотрудники службы пробации, чья работа заключалась в работе в сообществах через личные отношения с родителями и их потомством. Как и обычным инспекторам, чиновникам было поручено внедрять новые стандарты попечения и дисциплины. Достигалась идеальная модель как принуждением, так и убеждением, хотя из журналов и мемуаров мы знаем, что к тем, с кем чиновники сталкивались, они испытывали столько же презрения, сколько и сочувствия [Sheldon 2007: 735–746; Koven 2006; Hendrick 1994]. Во многих случаях было невозможно представить абстракцию государства за его новой бюрократической властью без этих фигур, придающих ей человеческое лицо.

* * *

Таким образом, мы можем сделать вывод, что начиная с XVIII века развивались новые формы бюрократической организации, техники абстрагирования и материальные инфраструктуры, которые позволяли властям и полномочиям приобретать безличный характер и распространяться с помощью нововведений на большие расстояния. К середине XIX века эти инновации привели к появлению нового, явно современного типа государства, способного как управлять обществом незнакомцев, так и создавать имперскую политию с беспрецедентным глобальным охватом. Хотя многие из появившихся безличных форм бюрократического управления, как и сама идея беспристрастной государственной службы, были впервые разработаны в Индии, современное государство не было просто колониальным изобретением. Подобно экзаменам на государственную службу, действовавшим в Китае с VII века, новые бюрократические формы колониального управления часто использовались для поддержания дисциплины среди администраторов, которые привыкли набивать собственные карманы и вводить большую долю личной власти, следуя централизованным стандартам и процедурам. Это не значит, что бюрократическая и харизматическая формы власти обязательно противоречили друг другу – зачастую они были симбиотичны. Каким бы огромным ни становился новый Левиафан современного государства, как бы далеко ни простирался его правительственный механизм, его власть также проявлялась в виде харизматических форм, охватывающих как здания и церемонии, так и самих людей.

Глава 4

Объединение с чужаками

В основе концепции всей английской истории лежит утверждение, что Великобритания создала современный мир, первой разработав систему представительной власти и гражданского общества, а, к примеру, культура публичных дебатов обеспечивала связанность государственной машины. Эта мысль была озвучена в последнем томе «Истории Англии» Т. Маколея в 1848 году, когда революциями была охвачена континентальная Европа. Позже ее повторил (хотя и с меньшим триумфом) Ю. Хабермас в конце XX века [Macaulay 1898; Habermas 1989]. Она сформулирована следующим образом: бурные конфликты XVII века сменились рассветом просвещенного XVIII столетия. Его яркая интеллектуальная жизнь, которой способствовал рост печатной культуры, позволила в XIX веке провести реформу избирательной системы, благодаря чему позиция отдельных людей одержала верх над давлением влиятельных лиц и коррупцией. Представительная власть стала занимать настолько важное место в политике государства, что Великобритании удалось избежать революции. В этом утверждении есть, конечно, определенная карикатурность, но, несмотря на всю тонкость приводимых доводов, как и когда это произошло, оно отражает основной колорит все еще несколько самодовольного историографического диспута. Тем не менее есть те, кто настаивают либо на том, что сохранение аристократической власти означало отсутствие полной представительной власти в государстве, либо на том, что новые формы гражданского общества ввели правила организации, проведения и понимания политики, обеспечивающей гражданам неменьшую свободу от властей [Vernon 1993; Lawrence 2011; Joyce 2003].

Споры об уровне демократического развития Великобритании (как бы мы это ни понимали) не кажутся действенным способом по оценке того, когда ее политика стала современной. Если мы откажемся от чересчур стереотипных утверждений, то сможем более четко увидеть, как коренным образом изменилась структура политики, когда она столкнулась с проблемами, вызванными ростом численности, мобильности и анонимности населения и его распространением за пределы империи. Появление общества чужаков и расширение имперского полиса означало, что не только государственная власть, но и народная политика больше не могла быть организована вокруг привычных региональных и личных сетей. Гражданское общество было реструктурировано на основе новых форм абстракции. Печатная культура давала возможность незнакомым людям представить себя как сообщество мнений, которое не подчинялось географии, но было связано через новые бюрократические структуры. Акт голосования также трансформировался, поскольку круг избирателей больше не определялся местными традициями, он формировался едиными национальными стандартами и процедурами, которые представляли всех избирателей как анонимных личностей, чьи голоса больше не были подотчетны их сообществам. Местные и личные формы гражданского общества никогда не были полностью стерты, их активно продвигали те, кто не доверял все более абстрактным способам ведения политики.

Гражданское общество чужаков

Явно гражданское общество Нового времени уже не базировалось исключительно на локальных связях и личных контактах. Лондон стал лишь самым очевидным исключением. Однако даже там, например, кофейни свидетельствовали об удивительной интимности общественной жизни. По мере распространения в конце XVII века кофеен они превратились в центры общения. Это были места, где встречались как друзья, так и незнакомцы, чтобы обменяться практически всем (сплетнями, новостями, идеями, товарами, ставками, даже профессиональными услугами) и создать новые предприятия, клубы и общества. К 1739 году в Лондоне насчитывалась 551 кофейня. Модное периодическое издание «Spectator» (1711–1714) было результатом этой культуры. Вымышленный персонаж из его названия язвительно наблюдал за жизнью обществ мегаполиса, играя на знакомстве читателей с определенными местами, людьми или социальными и психологическими типами. По мере роста населения Лондона росло и количество клубов и обществ: в 1750 году