Выйдя на перрон на вокзале Кингс-Кросс, Мэрион не без радости смешалась с шумной толпой. Она уже успела соскучиться по Пикадилли, которая ранним утром заполнялась повозками с различной снедью, а потом — горожанами, спешащими на работу, а после — туристами и покупателями. И, сама того не сознавая, Мэрион успела сжиться с ритмом столицы, стала ее частью. А теперь ей еще предстояло довершить задуманное, сыграть свою роль в самом сердце империи.

Первым делом, вернувшись в дом номер 145 по Пикадилли, надо было вручить миссис Найт одежду для принцессы. Как и всегда, няня потребовала, чтобы Мэрион общалась с ней на пороге детской, пересекать который учительницам было строго-настрого запрещено.

На широком и мрачном лице Аллах не дрогнул ни один мускул, пока ее толстые пальцы разворачивали сверток. Мэрион посмотрела поверх ее головы в детскую с зелеными стенами, где Маргарет по своему обыкновению стояла в кроватке, схватившись за деревянные прутья, и смотрела на волнистых попугайчиков, сидевших в клетке у окна. Казалось, она полностью разделяет их чувства.

«Об этом тоже надо бы поговорить, — подумала Мэрион. — Хотя этот непростой разговор можно отложить и на другой день».

А вот Лилибет нигде не было видно. Видимо, ее пораньше уложили спать, точно куклу — недаром ведь миссис Найт одевала ее в кружева и бантики. Впрочем, скоро этому должен был наступить конец.

— Это еще что такое, мисс Кроуфорд? — спросила няня, вытащив из свертка юбку и жакет, в ее голосе слышалась скрытая угроза.

— Одежда для игр и прогулок, миссис Найт, — пояснила Мэрион.

Джемпер и юбка нарядно алели на фоне мрачной черноты няниного наряда, внушая надежду на добрый исход. Миссис Найт держала вещи брезгливо, будто боялась запачкаться. Мэрион вдруг стало очень обидно за матушкины труды, но, помня о том, что наряд — важная часть ее новой стратегии, она широко улыбнулась и беспечно добавила:

— Было бы здорово, если бы вы одевали Лилибет в эту одежду перед нашими уроками.

А чуть погодя, не сумев отыскать в доме герцогиню, Мэрион спустилась на первый этаж и постучала в дверь кабинета. К изумлению, ее встретил взрыв хохота. Она осторожно повернула ручку и просунула в комнату голову.

— Можно войти?

У камина уютно расположились и герцог, и его супруга. Вечернее солнце играло бликами на бриллиантовых кольцах герцогини и поблескивало на двойной жемчужной нити.

— А, Кроуфи, это вы! — поприветствовала она гувернантку так, словно та не предпринимала отчаянного путешествия через всю страну, чтобы изменить свое — да и королевское — будущее, а нагрянула в гости из соседнего дома.

— Да, мэм. Вот, вернулась из Шотландии.

Герцог держал граненый стакан с виски, а его супруга — почти опустошенный бокал с шампанским.

— Как поживает край родимый? — спросила герцогиня, шутливо копируя шотландский акцент.

— Неплохо, мэм.

«Интересно, как долго они уже пьют», — подумала Мэрион.

Глаза герцогини уже затуманились, а бокал опустел.

— «О Каледония, твой лик порою строг, порою дик!» — продекламировала она. — До чего же хочется перебраться в какой-нибудь далекий и уютный домик на берегу сияющей реки!

Дверь вновь распахнулась, и в кабинет вошел лакей с серебряным подносом, на котором стоял высокий бокал с шампанским. Он подал его герцогине, а пустой забрал.

— Благодарю, Фотерингей.

Наблюдая за лакеем, который с поклоном удалился, Мэрион напомнила себе, что вернулась сюда с безотлагательной миссией и что непременно должна познакомить этих людей с обыденной жизнью. Задача не из легких, но отступать некуда.

— Мэм! — позвала она.

Герцогиня отхлебнула большой глоток шампанского.

— Прекрасные икры, — загадочно заметила она.

— Икры? — недоуменно переспросила Мэрион.

— В давние времена у лакеев крепкие икры ценились превыше всего. В бытность моего дедушки, дворецким даже измеряли их обхват!

Нет, так дело не пойдет. Мэрион с надеждой посмотрела на герцога.

— Сэр…

— Как вам ф-ф-флаг? — неожиданно поинтересовался тот, кивнув на огромный потрепанный стяг, висящий в рамке на стене. — Он с «Коллингвуда»[21], на котором я когда-то служил. М-м-между прочим, Ютландское сражение я в-в-видел с его борта собственными глазами!

— У Берти в кабинете столько диковинок! — восторженно заметила его супруга. — Вы только поглядите на эти великолепные бивни!

Бивни висели над самой дверью, такие длинные, что, поставь их кто-нибудь вертикально, они оказались бы не ниже самой Мэрион. Размеры животного, которому они принадлежали, и вообразить было трудно.

— Это слоновьи бивни, мисс Кроуфорд. Его застрелил сам к-к-к-к…

— Кабака Буганды! — воскликнула герцогиня. — Африканский король, с которым мы познакомились в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, когда ездили на сафари! Перед охотой пришлось аж в половину пятого утра встать! — поведала она, тряхнув темной головкой. — Но зато сколько там было свободы! О, старый добрый Нил!

— С-с-старый добрый Нил…

Мэрион глубоко вздохнула. Надо поскорее завершить начатое, а то еще, чего доброго, терпение совсем иссякнет, и ей придется сбежать в Шотландию.

— Кстати, о свободе, мэм. Хотела спросить у вас разрешения покатать принцессу Елизавету на метро.

Герцог с супругой изумленно уставились на нее.

— На метро?! — лицо у герцогини стало точь-в-точь как у леди Брэкнелл, узнавшей, что Джека нашли в саквояже[22]. Сразу было видно, что охотиться у берегов «старого доброго Нила» на пару с каким-то там кабакой — это для нее в порядке вещей, а вот спуститься в лондонскую подземку — странно и дико. Ее голубые глаза в ужасе округлились. — Но… зачем?!

— Думаю, ей полезно было бы увидеть… — начала Мэрион, готовая провозгласить свой манифест, но осеклась, обдумывая, что сказать дальше. Первой ее мыслью было завершить свою речь фразой «нормальный мир», но в этом герцогиня могла уловить намек, что сейчас Лилибет живет в мире «ненормальном». «Реальный мир» тоже не подходил — тогда получалось, что принцессы живут в «мире иллюзий». — …увидеть обыденный мир, — наконец закончила она.

Герцогиня, казалось, лишилась дара речи.

— Увидеть, как живут… — продолжила Мэрион и снова замолчала, опять подбирая подходящее слово, — …другие люди, — нашлась она.

Девушка перевела взгляд с округлого лица с нежной кожей на серое и мрачное, дожидаясь, когда же они наконец поймут. Когда они уже увидят, что она всего лишь пытается помочь им — и, конечно, их дочери.

Но герцог с супругой смотрели на нее с искренним непониманием. В комнате повисла тишина. Мэрион уже готова была поверить, что напрасно все это затеяла, как вдруг герцог сказал, обращаясь к герцогине:

— Н-н-неплохая з-з-затея, по-моему, дорогая.

— На метро, Берти! Ты только вдумайся! — воскликнула