Девушка даже не сразу поняла, чего от нее хотят. Она попросила уточнить, о каких поступках идет речь.

– О любых. Обо всех вообще, – сказали ей. – Желаешь ли ты подчиниться воинствующей церкви?

Подсудимая не знала, что такое «воинствующая церковь». Собственно, это и неудивительно. Задумаемся, а мы смогли бы ответить на подобный вопрос, не будучи умудренными опытом учеными-теологами?

Жанне объяснили: есть церковь торжествующая, а есть церковь воинствующая. Первая – небесная (это Бог, святые и ангелы), вторая (это духовенство во главе с римским папой) – земная. Воинствующая она потому, что борется за спасение человеческих душ.

Жанна задумалась. Она догадывалась, что в вопросе о подчинении воинствующей церкви скрыт какой-то подвох.

– Я не могу вам сейчас ничего ответить.

Морис Бутэ де Монвель. Судьи Жанны д’Арк. 1913

Следователь не настаивал на немедленном ответе. Он перешел к другим предметам.

Так была расставлена ловушка, в которую судьи рассчитывали завлечь Жанну. Их расчет строился на том, что она была глубоко убеждена в божественном характере своей миссии. Вопрос о подчинении воинствующей церкви был поставлен так, что девушка, считавшая себя избранницей Бога, увидела в этом требовании посягательство на свое избранничество. И когда на следующем допросе, 17 марта, у нее вновь спросили, желает ли она передать все свои слова и поступки суду воинствующей церкви, то есть папе, кардиналам, прелатам, духовенству и всем добрым христианам-католикам, то есть «церкви, которая как целое непогрешима в своих суждениях и направляется Святым Духом», Жанна ответила, что пришла к королю Франции от Бога, Девы Марии, святых рая и всепобеждающей небесной церкви. Она сказала, что действовала по их повелению, и на суд этой церкви она передает все свои добрые дела, прошлые и будущие. Что же касается подчинения церкви земной, то тут она ничего не может сказать.

Ничего большего судьям и не требовалось. Они добились всего, чего хотели. Подсудимая отказалась признать над собой власть земной церкви. Необходимое доказательство ереси, при этом убедительное, неопровержимое и безупречное, было налицо. Отказ подчиниться воинствующей церкви станет с этого момента главным пунктом обвинения. Ловушка захлопнулась. В тот же день допросы были прекращены.

Пьер Кошон, может быть, не был злым человеком и втайне даже жалел Жанну. Может быть, не были злыми людьми и другие участники процесса, но все они были уверены, что вершат угодное Богу дело, и совесть у них была спокойна, «потому что, – говорили они, – сам Бог, осудивший Адама и Еву в раю, был первым судьей-инквизитором»[122].

Прокурор Жан д’Этиве приступил к составлению обвинительного заключения. Ему помогал парижский теолог Тома де Курселль. Их работа была тяжелой и кропотливой: из протоколов допросов нужно было извлечь все, что говорило против Жанны, или то, что можно было бы хоть как-то повернуть против нее. Тексты нещадно редактировали и подчищали. В результате на свет появился обширный документ, состоявший из преабмулы и семи десятков статей.

Документ был настолько длинным, что на заседании 27 марта 1431 года в малом зале замка Буврёй подсудимой успели зачитать лишь его первую половину. Оставшуюся часть огласили на следующий день. По каждому пункту Жанна давала краткие показания.

Преамбула обвинительного акта в самой общей форме перечисляла преступления подсудимой. По мнению прокурора, «сия женщина Жанна Дева» была колдуньей, идолопоклонницей, лжепророчицей, заклинательницей злых духов, осквернительницей святынь, смутьянкой, раскольницей и еретичкой. Она занималась черной магией, богохульствовала, проливала потоки крови, обманывала государей и народы, требовала, чтобы ей воздавали божественные почести.

Старательный прокурор решительно не упустил из виду ни одного из всех мыслимых и немыслимых преступлений против веры. При этом создается впечатление, что он руководствовался излюбленным методом фальсификаторов: чем меньше конкретных доказательств, тем более грозно должны звучать общие обвинения. Нужны хоть какие-то основания? Нет проблем. В своих 70 статьях прокурор д’Этиве по мере надобности восполнил отсутствие весомых улик передергиванием фактов и прямыми вымыслами.

Во многих случаях обвинения прямо противоречили данным следствия. Так, например, в седьмой статье, ссылаясь на протокол допроса от 1 марта, прокурор утверждал:

«Названная Жанна некоторое время хранила у себя на груди корень мандрагоры, надеясь этим средством приобрести богатство денежное и мирское»[123].

В протоколе же допроса говорилось следующее: «Спрошенная, что она делала со своей мандрагорой, отвечала, что у нее нет мандрагоры и никогда не было»[124].

Восьмая статья обвиняла Жанну в том, что она отправилась без разрешения родителей в город Невшато, где нанялась на службу к владелице постоялого двора. Подружившись там с женщинами дурного поведения и солдатами, она научилась верховой езде и владению оружием. На самом же деле, и прокурор не мог не знать этого, девушка жила в Невшато вместе со своими приемными родителями и односельчанами, которые укрылись в стенах этого города от нападения бургундцев.

В 9-й статье сюжет о постоялом дворе получал дальнейшее развитие:

Находясь на службе, названная Жанна привлекла к церковному суду города Туля некоего юношу, обещавшего на ней жениться, по случаю чего она часто посещала названный Туль. Этот юноша, проведав, с какими женщинами зналась Жанна, отказался от брака с ней, и Жанна в досаде оставила упомянутую службу[125].

Но, согласно протоколу допроса от 12 марта, дело обстояло с точностью до наоборот: не Жанна принуждала юношу к браку, а он сам обвинил ее перед церковным судом в том, что она, дав слово выйти за него замуж, отказалась сделать это.

Если верить прокурору д’Этиве, то Жанна с детства обучалась у старух искусству магии и ведовства (4-я статья), ходила по ночам на бесовские игрища под «деревом фей» (6-я статья), похвалялась, что родит трех сыновей, один из которых станет римским папой, другой – императором, а третий – королем (11-я статья), и т. д. и т. п.

Помимо откровенной клеветы, прокурор использовал и другой метод фальсификации – полуправду. Так, например, он утверждал, что Жанна наотрез отказалась переодеться в женское платье, даже когда ей пообещали, что за это ее допустят к богослужению и причастию. Она якобы предпочла сохранить свой богомерзкий наряд. Прокурор расценил это как веское доказательство упрямства подсудимой, ее ожесточения во зле, непокорности святой