Я чуть не упал со стула. Вот уж о чем о чем, а о женитьбе я не задумывался.

— Я помню ваш формуляр. Пока вы молоды, и вам двадцать лет. Год-другой еще ладно, но скоро придется задуматься о семье. В Череповце вам могут подобрать прекрасную партию. Или у вас уже кто-то имеется на примете?

Я судорожно помотал головой, а потом, мгновенно охрипшим голосом сказал:

— Женитьба — очень важный вопрос. Чтобы его решить, нужно не только мое желание, но и согласие родителей.

Забыл сказать самое главное. Нужна еще и девушка, которую я полюблю. А где взять похожую на мою Ленку? Как она там? Может, себе уже другого парня нашла? Еслинашла, то пусть будет счастлива.

— Безусловно, воля родителей священна, — не стал со мною спорить Лентовский. — Но в нашем городе и в уезде есть красивые и образованные девушки, чьи родители имеют неплохие состояния. Если вы подберете выгодную партию, уверен, что ваши родители не будут против. Не скрою — ко мне уже обращались, интересовались — как вы и что? Это вы не задумываетесь, а у нас на вас уже посматривают и прицениваются, как к очень выгодному жениху. В провинции следует жениться как можно скорее. А при порядочной и богатой супруге, да с вашими-то родственниками, вы в Череповце недолго задержитесь. Года за три-четыре дослужитесь до коллежского асессора, а еще лучше — лет за семь до надворного, а потом в столицу. Поверьте, в Санкт-Петербурге вам такую карьеру не сделать.

М-да, вот такого я не ожидал. Меня уже рассматривают, как жениха? Нет, не хочу жениться. И чиновничью карьеру не хочу строить. Может, в бега податься? Уйти куда-нибудь в скит, если они еще остались и сидеть там.

Но если в скит, там работать нужно. Пахать, сеять и все такое прочее. А я этого не умею. Косил один раз в жизни, кровавые мозоли себе за час натер. Надеюсь, совещания этого общества не каждый день?

Как выяснилось, заседания «Череповецкого тюремного отделения Новгородского комитета Общества попечительства о тюрьма» (фу ты, какое название-то длинное. Пока выговоришь, уже устанешь) собирается не каждый день, и даже не каждую неделю, а только раз в месяц. И совещания проходят в помещении Городской управы — деревянного двухэтажного здания с пожарной каланчой[2]. И там же некоторые городские чиновники, тут же проходят и заседания Городской думы. И как вся власть умещается в одном доме[3]?

Я это здание знаю, потому что в нем располагается кабинет уездного исправника и его канцелярия.

Меня представил член отделения и наш прокурор — коллежский асессор с трудновыговариваемой фамилией Книснец, соответственно, и мне представили присутствующих. Но из-за того, что народ подобрался исключительно бородатый, чем-то схожий между собой, я постоянно путал — кто есть кто? Вот, разве что, Ивана Андреевича Милютина — городского голову запомнил сразу. Еще отличил от других настоятеля собора — отца Кузьму. Ну, этот тоже с бородой, но в рясе, а не в костюме. Еще выделил мужчину, тощего, с бородой поменьше, чем у других. Запомнил, что это предводитель дворянства, господин Сомов. И чин у него небольшой — губернский секретарь. Вот этот сидел как-то странно, слегка покачиваясь и еще — говорил с трудом. Болеет, что ли? Так он просто пьяный. Ну ничего себе.

Первым взял слово не городской голова, являющийся председателем общества, а мужчина помоложе. Как я понял — это казначей.

— Итак, господа, у нас первый вопрос — станем ли мы распределять все собранные средства или как обычно?

— Леонтий Васильевич, сколько у нас собрано денег на этот месяц? — поинтересовался голова.

— Собрано сто тридцать рублей пятьдесят копеек, — немедленнодоложил казначей. — Здесь у меня подписные листы, — вытащил он несколько листов бумаги, —здесь указано, кто и сколько сдал на нужды нашего отделения, с подписями. Я считаю, что если мы условились распределять сто рублей на месяц, то остаток следует перенести на сентябрь.

— Поддерживаю, — кивнул Милютин. — В следующем месяце может статься, чтоне соберем столько же. Придется добавлять из своих средств. Распределим нынче сто рублей. Станем голосовать?

Народ закивал. На голосование предложение ставить никто не стал.

— Тогда начнем, — опять кивнул городской голова. — Какие у нас нынче прошения?

Казначей принялся называть имена и фамилии — в основном, женские. Мужское имя мелькнуло всего один раз, но под смешок присутствующих его ходатайство было отклонено. Мол, уже который раз просит, но не дадим — пусть работает.

А я сидел, слушал, не очень хорошо понимая — а чего и кому дают? Ну да, это я понял, что женщинам с детьми дают по пять рублей, а бездетным только по два. Но что это за женщины такие? Знаю, что в Тюремном замке — нет, правильно называть это заведение Окружная тюрьма, я у городовых нахватался — замок и замок, сидят и женщины. Это им что-то перечисляют? А дети откуда взялись? В тюрьме у нас дети не сидят, это точно. Знаю, что на питание арестанта идет девять копеек в день от казны. Скудновато, конечно, но ноги не протянешь. На хлеб, на крупу хватает. И рыба перепадает и даже мясо бывает. И во дворе тюрьмы имеется свой огород, где узники выращивают капусту и картошку. Из капусты и щи варят, и квасят ее. Витамины, опять-таки. А овощей столько, что не только на стол заключенным хватает, но еще и излишки остаются, директор тюрьмы их продает, а на вырученные деньги зимой закупает дрова. На дрова и на свечи денег всегда не хватает. От казны же им выдают одежду и обувь.

Так кому мы деньги-то раздаем?

И тут я услышал знакомую фамилию.

— А вот еще прошение — Шадрунова Вера, отчество не указано. Двадцать семь лет, проживает на собственной квартире. Сама неграмотная, писал с ее слов уездный писарь. Муж — Шадрунов Николай, крестьянского сословия, работал кузнецом на судостроительном заводе, убийца, в настоящее время пребывает в тюрьме, в ожидании суда.

Это не та ли Шадрунова, из-за которой приказчика придушили и притопили? А ведь похоже, что именно та.

— Дети у нее есть? Сколько? — отрывисто спросил Городской голова.

— Не указано, — хмыкнул казначей.

— Следовало узнать у исправника, он должен знать, — недовольно буркнул Милютин. —