вице-губернатору похлопотать перед министром юстиции о лишении своего сына классного чина и отправить его на учебу в гимназию.

Я протянул руку за уголовным делом, но Виноградов меня опередил. Ухватив папку, прижал ее рукой.

— Вы, господин коллежский секретарь службу не с того начинаете, — прошипел он.

— Почему не с того? — вновь улыбнулся я. — Мне кажется, что я все делаю правильно. Вы как более опытный человек, высказали свои претензии, дали менее опытному коллеге наставление, как все исправить. Я принял ваши замечания к сведению. Более того — могу вам сказать за это огромное спасибо. Что ж, впредь я стану проводить работу над ошибками. Я даже восхищен вашей храбростью. Не сомневаюсь, что и мой батюшка оценит ваши слова и скажет вам спасибо. Не каждый титулярный советник осмелится давать наставление генералам.

Титулярный советник спал с лица. Не знаю, чего он хотел, начав придираться к моим документам? Себя потешить? Поиграть в небольшого начальника? Прокурор не является начальством для следователя, но испортить ему жизнь может. И, в то же время, вице-губернатор Новгородский не является начальством для помощника прокурора, потому что Череповецкий Окружной суд подчиняется Петербургу. А вот испортить Виноградову жизнь мой отец сумеет похлеще, нежели титулярный советник мою.

Понимаю, что использую запрещенный прием, упомянув своего отца. А что делать? И не я это начал. А вот раздувать скандал не в моих интересах. В моих — сделать еще одну зарубку в памяти и форсировано изучать нынешнюю грамматику.

— Знали бы вы, господин титулярный советник, как меня бесит, если начинают тыкать носом в имя отца, — вздохнул я. — С детства слышу — мол, Чернавский, если ты думаешь, что если ты сынок вице- губернатора, то тебе все можно? Или — ай-ай-ай, как вам не стыдно! А еще сынок вице-губернатора! А что на это ваш папенька скажет?

— Вы считаете, если бы к вам обращались — эй, попович, было бы легче? — огрызнулся Виноградов.

Стало быть, титулярный советник вышел из поповской среды. Ну да — фамилия Виноградов, такие называют «семинарскими». И, скорее всего, заканчивал он даже не духовную семинарию — иначе ходил бы в свои годы в чинах повыше, а что-то вроде приходского училища, не дающего прав на получение классного чина. И шел по карьерной лестнице из канцеляристов, с самых низов. Вот, интересно, мой приятель пристав Ухтомский (который не князь), о своем продвижении по служебной лестнице говорит спокойно, претензий к вице-губернаторскому сыну не высказывает, а этот обижен.

— Если бы я был сыном священника, то за обращение попович сразу бил в морду, — сообщил я.

Виноградов уставился на меня ошалевшими глазами, потом спросил:

— Как это — бить в морду?

— А как бьют в морду? — продемонстрировал я свой кулак. Поменьше, нежели у арестованного кузнеца, но тоже увесистый. Сам до сих пор не могу привыкнуть к такому кулаку. — Сжимаешь ладонь в кулак и бьешь в морду. Или по морде, как удобнее. Вице-губернаторскому сыну бить в чужую морду зазорно, но сыну священника — запросто.

— Вас послушать, то все в жизни можно решать с помощью кулаков, — пробормотал Виноградов.

— Господь с вами, — отозвался я слегка испуганно. — Кулаками ничего не решить, общеизвестно. Да я в жизни не решал никаких проблем с помощью кулаков. Но если мне станут хамить, не стерплю.

Я немного помолчал, посматривая — сильно ли напугал титулярного советника. А потом решил-таки спросить:

— Скажите честно — у вас претензии именно к моей грамотности или к тому, что я сынок вице-губернатора, который сразу же получил чин?

— К сыну вице-губернатора претензий у меня нет, — выдавил из себя титулярный. Посмотрев на меня исподлобья, добавил: — Вы отлично поработали. И дело ваше по обвинению Шадрунова, конечно же отправится в суд, раз явный убийца пойман, изобличен и пребывает под стражей. И кто осмелится ставить вам отметку? Но я все равно не понимаю — почему человек, закончивший курс гимназии и отучившийся в университете, допускает столько ошибок? Для меня гимназия была несбывшейся мечтой, не говоря уже про университет. Но вам-то это счастье принесли на серебряной ложечке, на золотом блюдечке. Ну, вы поймите, что мне просто обидно.

Верю, дорогой сын священнослужителя, верю. Самому бы было обидно.

— Ответить вам, отчего пишу с ошибками? — спросил я и, не дожидаясь согласия, сказал: — Да потому что никогда не думал — как же писать правильно. Если меня понимают — уже хорошо. Там более, что существует проект реформы, по которой из нашего языка уйдут и яти, и еры, и даже и, которая с точкой. Ну, сами-то подумайте, сколько нужно времени, чтобы освоить правописание? А если соотнести с экономией древесины?

— Причем здесь древесина?

— Так сколько бумаги удастся сэкономить, если в книгах не будет еров? Зачем они? Ладно, в старославянском языке эта буква делила предложения на слова, но теперь-то? Мы и так отделяем слова друг от друга, к чему мудрить? Вот, сами подумайте — сколько деревьев сбережем, если, скажем, из сочинений графа Толстого уберем еры?

Глава девятая

Благотворители

Дверь моего кабинета открылась и без стука вошел наш начальник — Председатель Череповецкого Окружного суда действительный статский советник Лентовский.

— Не помешаю, Иван Александрович? — деликатно поинтересовался главный судья.

— Никак нет, Ваше Превосходительство, — сорвался я с места. Все-таки, великое дело сила мундира, пусть у штатских чиновников команду «Смирно» не подают.

— Н-ну, Иван Александрович, я же просил вас — без чинов, — поморщился наш генерал.

— Виноват, Николай Викентьевич, исправлюсь, — бодренько отозвался я.

— Не возражаете, если присяду?

Я только руками развел. Разве генералы должны спрашивать разрешение у старлеев? Мне стало неловко. Мог бы и сам предложить стул.

— Чем заняты? — спросил Лентовский.

Я слегка замялся. Срочных дел у меня не было — да их вообще в последнюю неделю не было, поэтому штудировал книги.

— Вот, Николай Викентьевич, изучаю «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных».

Я не врал. А если и врал, то только отчасти. Кроме «Уложения» читал еще и учебник грамматики для земских школ. Его я нашел в книгах, оставшихся от мужа домовладелицы.

— Похвально, — одобрил мою деятельность Лентовский. — И что вы скажете о нашем законодательстве?

— Трудновато, — признался я.

Еще бы не трудновато! Вот как определено