Тогда мы были всего-навсего первокурсниками, а сейчас-то я знала – просто так подобные штуки не достаются.

Полуторачасовой практикум по артефакторике требовал нечеловеческой сосредоточенности. После такого концентрированного насилия над даром очень хотелось есть. И совсем не хотелось представлять, как я направо и налево раздаю эти вымученные артефакты кому бы то ни было... Однако на обед я не пошла. Не пошла, предварительно убедившись, что туда отправились все остальные.

"Дура, дура, дура, дура!" - твердила я, судорожно копаясь в гардеробном шкафу в поисках столь необходимых Эймери и его «заказчикам» вещей. Дура, во-первых, потому, что никто из девчонок по ночам никуда никогда не отлучался.

"Уверена?" - коварно спросил внутренний голос, а я раздраженно пожала плечами. Как раз в конце февраля я, помнится, просыпалась от полных боли и ужаса стонов Ноэль, видящей кошмарные сны – и тогда все были на месте, но в какую именно ночь – не вспомню...

"А вдруг она умеет убивать во сне?!" - не унималась коварная фантазия, и я раздраженно хлопнула дверцей шкафа. Дура! Ещё и потому, что зимняя форма всех семи девушек висела в шкафу, накрытая одинаковыми тёмно-коричневыми чехлами, так что я без особых проблем вытащила семь совершенно одинаковых на первый взгляд жилетов. Беда заключалась в том, что я понятия не имела, кому из девочек какой комплект принадлежит! Ладно, в конце концов, пусть Эймери интересуется у каждого, чей он.

И мне надо сказать ему про помолвку с Армалем. Обязательно надо, хотя он, конечно же, обо всём знает, не может же не знать! И, в конце концов, я ничего ему не должна. У меня своя жизнь, и я не обязана её портить или откладывать из-за человека, с которым у меня нет ничего общего. Прежде всего – общего будущего. Из-за человека, у которого в принципе нет будущего!

Стальная Космея, как же… как же больно.

В шутку Эймери сказал, что просьба о вещах – лишний повод со мной пообщаться. Конечно, это было чистой воды ехидством, но… Что ж, умом и проницательностью я никогда не отличалась, но что толку врать себе самой – это я согласилась ему помочь, чтобы был повод увидеться снова. Не на уроках, во время которых он был отстранённым и вежливым, но не больше, а где-нибудь за пределами Колледжа, там, где мы могли стать настоящими, звать друг друга «на ты» и по именам, как в детстве, подкалывать и шутить, а иногда прикасаться друг к другу, пусть даже это будет просто пожатие рук. Я понимала, что это означает.

А лучше бы не понимала!

- Что-то потеряла?

Я вздрогнула и резко обернулась. На пороге стояла Леа, небрежно облокотившись о дверной косяк, волосы забраны в небрежный узел, взгляд оценивающий и цепкий. Я сжала за спиной руки, чувствуя себя по меньшей мере воровкой в чужом доме: жилеты были сложены стопкой в небольшой саквояж у ног, знать об этом Леа, конечно, никак не могла, и всё же... Как и о том, что я только что копалась в чужих вещах. Впрочем, я не услышала, как открылась дверь. Неизвестно, сколько времени Леа вот так наблюдала за мной. И этот её взгляд…

- Хорошо, что ты здесь одна. Надо поговорить, - Леа медленно прикрыла дверь за собой и сделала шаг по направлению ко мне, а я испытала огромное желание то ли закричать, то ли схватить что-нибудь острое или тяжёлое, но ничего подходящего рядом не было. Глупости какие, мерещится всякое… А Леа приближалась ко мне, осторожно, как к дикому зверю, шаг за шагом.

- Мне пора на обед.

- Всего пара вопросов.

Она стояла теперь почти на расстоянии вытянутой руки, и я сдалась.

- Поговорить о чём?

Леа поколебалась пару секунд, а потом расстегнула жилетку и сбросила её на пол. Принялась расстёгивать рубашку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ты чего?! – я уже не знала, что и думать, а Леа уже стояла передо мной в одной нижней полупрозрачной сорочке без рукавов, и если бы не её по-прежнему леденящий взгляд, то я бы уже подумала что-то совсем неладное.

Вместо ответа Леа подняла руку, и я увидела на внутренней поверхности её правой руки, ближе к подмышке, белёсый, едва заметный шрам в виде маленькой буквы «Д».

***

Какое-то время мы смотрели друг на друга, а потом я вдруг вспомнила название, которое случайно упомянул Эймери, и произнесла вслух:

- Джаксвилль.

Леа вздрогнула, ледяная настороженность во взгляде пропала, сменившись на что-то глубокое, тёмное, но живое.

- Откуда ты знаешь о Джаксвилле?

- Ты скверная, - вместо ответа пробормотала я. – Ты. И Ноэль. И Дик. А кто ещё? Есть кто-то ещё?

Леа натянула рубашку и опустилась на кровать. Схватила меня за запястье и вынудила сесть рядом, не отпуская руки.

- Ты работаешь у директрисы. Ты ей рассказала? Скажи мне правду. Скажи.

Это было очень странное чувство. Я словно раздвоилась, и одна моя часть опустилась на дно души, а вторая оказалась податливо-мягкой, расправленной и текучей, и я уже сама держалась за руку Леа, чтобы не потеряться в собственном потоке.

- Нет.

Я не хотела ей отвечать, но промолчать или соврать казалось совершенно неправильным. Немыслимым. Таким же невозможным, как удерживать усилием воли вдох или выдох длительное время. Та моя текучая часть следовала за Леа, словно металлическая лава за гигантским магнитом.

- А кому рассказала?

- Никому.

- Почему?!

Той, второй частью, беспомощно осевшей на дно сознания, я чувствовал смятение в её голосе. Ответ на вопрос «почему» дать было непросто. Я знала, что он должен быть непременно правдив, но сама была не уверена в том, в чём же заключается пресловутая правда.

- Не хочу, - голос будто выдавливался из ставшего слишком узким горла.

- Что не хочешь? – Леа как будто не поверила тому, что услышала.

- Не хочу, чтобы вас поймали. Не хочу, чтобы стирали ваши дары.

Серые глаза Леа смотрели на меня, а потом она вдруг отпустила мою руку. Я втянула воздух, словно перед падением в пропасть – но никакой пропасти не было, и никуда я не падала. Я сидела на кровати, и только резко потяжелевшая голова так и норовила предательски оторваться от туловища и закатиться куда-нибудь под кровать.

- Не хочешь? – совершенно другим тоном сказала Леа. Живым, привычным мне тоном, вызывающим и решительным. – Но почему?!

Я осторожно погладила её по тыльной