— Зачем?

— Ну-у-у… Эм-м-м…

— Ладно, — вздохнул я. — Аналитика бессистемных данных — не твоё. Попробую я. Троекурову надо было встретиться с кем-то, с кем мог встретиться только ты. И что-то от него получить. Информацию, деньги, ресурсы… Ага, вижу, в голове у тебя что-то стрельнуло. Поделись-ка соображениями.

— Наина… — прошептал Вольфганг.

— Чего? Какая Наина? — скривился я.

— Наина Фёдоровна, это прекрасной души девушка, она… Я…

— Угу, «есть одна тян», понятно. А живёт, значит — ну, жила, — аккурат на Благовещенской?

— Недалеко. Я скажу адрес. Умоляю, выясните, что с ней! — Головин сложил руки перед собой и плюхнулся на колени.

— Вот что меня удивляет, — не выдержал я, — так это то, что у всякой ведь мрази есть, оказывается, в душе что-то святое, что не деньги, и из-за чего можно на колени встать. Одного не понимаю: какого ж хрена вы мрази-то такие? Тьфу!

И, не прощаясь, я вышел из застенка.

На улице остановился. Захар (который вообще ничего не понимал) и Обломов (который понимал кое-что) уставились на меня.

— Короче, всё вроде ясно, — сказал я. — Троекуров видит, что братья чего-то чудят. Один пропал вместе с хабаром, второй неуклюже пытается скрыться. Второго он ловит и сажает в качественную тюрьму. А чтобы оказывать на него психологическое воздействие — ну, в смысле, держать на коротком поводке, — похищает его любовницу.

— Ладно похищает. А если убил?

— Выясни это, Илья Ильич, — попросил я. — Если она дома, и всё у неё в порядке, пусть чего-нибудь расскажет, нам информация не помешает.

— Сделаю. А вы?

— А мы с Захаром ещё один момент пробьём, до которого пока руки не доходили.

По Знаку мы вдвоём с Захаром опять перенеслись в «фонтан», после чего зашли в пункт приёма костей. Я поставил на прилавок трофейный череп с кладбища.

Глава 10

— Это не принимается! — замахал руками принимающий мужик. — Да сколько ж говорить можно! Только те, что на золото похожи!

— Ага. Значит, не впервые такое видишь? — Я щёлкнул стальной череп по кумполу.

— Конечно, не впервые! Да вон, Харисим как-то цельный скелет такой припёр. Говорит, мертвяка забил. А какого, спрашивается, мертвяка? Ежели упырь или, скажем, вурдалак, то у него таких костей нет. У русалок — тем более. Да и у колдунов нет. И даже если б были — не сосуды это!

— А кроме Харисима — приносил кто?

— Да бывало…

— И всё — человечьи?

— Ну! Где вы только эту гадость находите⁈

— На кладбищах, дружище, на кладбищах… А в Поречье такого нет? — я посмотрел на Захара.

Тот помотал головой:

— Отродясь не было. Даже и слухов не ходило, что бывает. Ишь, чего удумали, извращенцы столичные! — Захар строго посмотрел почему-то на приёмщика. — Мало вам тварных костей? Ещё какую-то дрянь богомерзкую завели?

— Да я-то — чё? — возмутился приёмщик. — Я, что ли, эту пакость по кладбищам раскидываю? Моё дело маленькое — принимать, что несут. Или не принимать. Да и то сказать — не было прежде такого! Я тут на приёмке уж сколько сижу, а до меня отец мой сидел. Сейчас он старый совсем, одной ногой в гробу. Когда в первый раз стальные кости притащили, я ему показал. Спросил — мол, что за диво? Так батя аж перекрестился. Положь, говорит, где взял, да руки сполосни. Никогда прежде охотники такого не притаскивали. Это, мол, и не кости даже, а мерзость какая-то бесовская, православному человеку прикасаться-то не следует.

Я нахмурился.

— Раньше такого не было, говоришь? А когда же оно появилось?

Приёмщик задумался.

— Да не сказать, чтобы давно… Меньше года назад. В первый раз перед Рождеством принесли. Ерёма, между прочим, дружок твой, и припёр — кол ему в дышло!

— Угу. А где сейчас Ерёма?

Приёмщик гыгыкнул.

— Уж тебе ли, охотнику, не знать, куда ваша братия направляется — после того, как хабар сдаст!

— В краеведческий музей? — предположил я. — На выставку современного искусства? Или, может, в консерваторию? Культурно просветиться, отдохнуть душой…

— Вот уж душой — это точно, — окончательно развеселился приёмщик. — Душа у них до того разворачивается, что хоть святых выноси. В прошлый раз, говорят, как великанов побили, так трое суток гудели, пиво-водка рекой лились. Митрошка кабатчик после и стёкла вставлял, и лавки новые заказывал. Харисим, твой дружок, вздумал во время драки лавкой размахивать.

— Душевно, — оценил я. — Широкой натуры человек! Уважаю. А где, говоришь, этот кабак?

— Да тут рукой подать. Вон, по улице — ступай да ступай, покуда не услышишь, как орут. «Золотой мешок» называется.

— Понял.

Мы распрощались с приёмщиком и вышли.

— И где ты только берёшь это всё, — вздохнул Захар. — Как какая невидаль — так к твоему берегу!

Я развёл руками.

— Судьба, дружище. Видать, на роду написано что-то такое. Одарит — не отмахаешься… Ну, зато мне в любви везёт.

Захар завистливо вздохнул. Судя по красноречивому молчанию, за такой подарок судьбы сам бы отдал немало. И хрен уж с ними, с непонятными диковинами.

Приёмщик оказался прав. Кабак мы увидели издали. Точнее, услышали доносящийся из него гул — окна и дверь по летнему времени стояли распахнутыми настежь. Дым из окон валил коромыслом.

На крыльце стоял, покачиваясь, персонаж в охотничьей перчатке. Занят был тем, что пытался сфокусировать взгляд на ступенях.

— Помочь? — предложил я.

Персонаж отчаянно замотал головой.

— Н-нет! Я сам-м! — и отчаянно сделал первый шаг.

Стоит ли говорить, что самонадеянность его подвела. Если бы мы с Захаром не подхватили, пропахал бы рожей землю.

— Отдохни, — посоветовал я.

Мы оттащили парня в тенёк, прислонили к стене.

— Й-я не устал!

— Да никто не устал. Но отдыхать-то надо. А то этак до нервного срыва допашешься. Слыхал, как в Японии бывает? Стрессы, депрессии, бабы резиновые. Надо тебе оно?

Персонаж попытался вникнуть в сказанное, и это, очевидно, отняло последние силы. Он уронил голову на грудь и вырубился.

— Бабы резиновые? — заинтересовался Захар. — А это какие такие?

— Молчаливые и на всё согласные.

С этими словами я вошёл в