и в мобилизации граждан на борьбу с ним. Другими словами, государство демонстрирует свой суверенитет в ситуациях исключительных, когда прерывается нормальный ход вещей. В том случае, когда какое-либо государство позволяет, чтобы другие субъекты определяли, кто его друзья, а кто враги и как с ними бороться, то оно больше не является суверенным, да и государством вообще[233].

Либерализм и демократия переносят пару «друг – враг» внутрь самого политического субъекта, то есть народа, тем самым раздробляя его единство. По Шмитту, именно либерализм является причиной гражданской войны. При этом такая война оказывается наиболее бесчеловечной, поскольку сюда добавляют моральные аспекты, которые обусловливают демонизацию врага. Что же касается внешних друзей и врагов, то либерально-демократические правительства такого Решения вообще принять не могут, поскольку все сводят к бесконечному и бесплодному дискурсу, распространяемому в форме культа свободы слова и печати и являющемуся своеобразной «религией» буржуазного либерализма[234].

Объявляя Россию «Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», где «вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам», съезд принял то самое Решение и провозгласил создание нового государства-суверена.

При Временном правительстве государство сувереном не было, поскольку не могло принять судьбоносных решений в условиях чрезвычайной ситуации распада империи, особенно в вопросе о войне и мире. Первые декреты Советской власти также, несомненно, были, по Шмитту, этими самыми Решениями.

Один из главных советских правоведов П. И. Стучка назвал Конституцию РСФСР «конституцией гражданской войны», так как она открыто вставала на классовые позиции в вопросе принадлежности и реализации основных гражданских и политических прав и свобод[235]. Однако, если быть более точным, ее следовало бы назвать конституцией раскола, поскольку именно классовый подход доводил раскол в обществе до предела, не оставляя враждующим сторонам иного выбора, кроме полного изничтожения противника. Именно этот раскол вкупе с неадекватными действиями царского и Временного правительств и привел страну на грань системного кризиса, сделавшего возможным принятие этого рокового Решения.

3

Технология диктатуры партии

Сюда приходит что-то злое.

Уильям Шекспир. Макбет

В середине 1918 года советское государство еще не избавилось от кавычек: большая часть регионов не подчинялась столице, начиналась Гражданская война, система управления еще далеко не была сформирована. Да и большевики не очень-то пеклись о государстве, а все больше норовили разжечь мировую революцию. Собственно, в Конституции 1918 года слово «государство» даже не упоминалось. В статье 10 устанавливалось, что «Российская Республика есть свободное социалистическое общество всех трудящихся России», зато она ставила «своей основной задачей уничтожение всякой эксплуатации человека человеком… и победу социализма во всех странах…» (ст. 3).

Однако по мере того, как становилось все более очевидным, что мировая революция в ближайшее время не состоится, проблема государственного строительства начала все больше занимать внимание новой власти. Нужно было принимать новые важные Решения.

Дела в этом направлении шли неплохо. После того как удалось исключить из состава ВЦИК меньшевиков и эсеров – сначала правых и центристов[236], а затем и левых после их неудачного мятежа в июле 1918 года, – большевики получили полный контроль над этим верховным органом Советской власти. Властные полномочия и авторитет, которыми пользовались члены и руководитель Президиума ВЦИК, основывались исключительно на том, что все они были, прежде всего, членами руководящей верхушки РСДРП (б) – РКП (б)[237]. Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, являвшийся одновременно председателем Секретариата ЦК РКП (б), старательно конструировал ВЦИК как однопартийный орган. Все декреты, постановления и прочие решения ВЦИК предварительно рассматривались на заседаниях Политбюро ЦК РКП (б).

Совнарком после июля 1918 года также был исключительно большевистским. Его председатель В. И. Ленин был членом Политбюро ЦК РКП (б), так что и второй высший орган управления Советской власти находился под полным контролем партии.

Все низовые Советы полностью контролировались большевиками, точнее даже сказать – были большевистскими: на губернском уровне доля коммунистов составляла от 52,4 % до 90,3 % от списочного состав Советов, а на уездном – от 48,4 % до 72, 8 %[238].

Во властной иерархии ВЦИК стоял выше СНК, поскольку не только формировал его состав, но и мог отменить любой декрет правительства. Однако подобных эксцессов не было и не могло быть, поскольку оба органа управлялись из одного центра. Но не все было так однозначно.

Революция – это дело молодых и рьяных. Большинство лидеров партии были гораздо моложе Ленина, которого они давно за глаза называли стариком, и считали возможным бороться за лидерство.

Некоторые историки считают, что летом 1918 года, в условиях глубокого политического и экономического кризиса, авторитет Ленина серьезно пострадал, в то время как усилились позиции во власти Свердлова[239], что видно из занимаемых им должностей.

Конечно, Ленин как создатель и бессменный неформальный лидер партии имел полное право претендовать на статус суверена. Однако в РКП (б) все еще сохранялся принцип коллективного руководства, и Ленину приходилось считаться с авторитетом членов Политбюро[240].

Документальной информации о каких-либо трениях по вопросу о соотношении полномочий между ВЦИК и СНК при жизни Свердлова нам не известно. Однако сразу после гибели Якова Михайловича (по официальной, весьма туманной версии, умер от «испанки»[241]) 16 марта 1919 года состоялся Пленум ЦК РКП (б), на котором состоялись дебаты по поводу дальнейшей судьбы ВЦИК. Неожиданно выяснилось, что общая политика по отношению к ВЦИК должна быть изменена. Ленин сумел настоять на уничтожении ВЦИК как альтернативного Совнаркому центра власти: «Везде придется заменить его (Я. М. Свердлова. – Прим. авт.) коллективной работой. ВЦИК необходимо реформировать в смысле состава и работы»[242].

18 марта Ленин заявил на первом заседании VIII Съезда партии большевиков: «Парламентом в эпоху диктатуры нельзя ни решать вопросы, ни направлять партию или советские организации»[243]. За всеми этими странными высказываниями (какой парламент? как он может направлять партию?) светилась яркая дуга аппаратной борьбы.

VIII Съезд РКП (б) принял решение: «1. Состав ВЦИК. Съезд полагает, что состав ВЦИК должен быть изменен в том смысле, что члены ВЦИК должны вербоваться главным образом из деятелей с мест, ведущих постоянную работу среди масс крестьян и рабочих. 2. Президиум ВЦИК. Функции Президиума ВЦИК не разработаны в советской Конституции. На ближайшем съезде Советов необходимо на основе всего практического опыта точно сформулировать права и обязанности Президиума ВЦИК и разграничить круг его функций с кругом функций Совнаркома»[244].

Высшее большевистское руководство сочло возможным придать ВЦИК некую «представительность»:

«Пусть там будут вожаки крестьянской бедноты, которые еще не записались в партию, но которые через месяц, через два войдут в нее. Пусть там будут люди, которые вышли из народа, которые явятся строителями