– Да, именно так! Он ярый сторонник опаринской теории самозарождения жизни на Земле. Он самый ярый сторонник голого дарвинизма, не учитывающего очень многих генетических аспектов эволюции живых существ. Вот и моя версия эволюции первых многоклеточных существ, согласно которой еще в протерозое на Земле уже вовсю размножались многоклеточные анаэробы и грибы, вызывает у него чуть ли не истерику.

– То есть он самый ярый «охранитель» из тех, кого вы знаете? – последовал вопрос Льва.

– Да, самый ярый! – профессор энергично кивнул. – Он готов лечь костьми за незыблемость научных догм. Такой, знаете, «забронзовевший» официальный авторитет, восседающий на мощной, непотопляемой платформе, сложенной из его научных трудов. Ну а я – пожизненный «возмутитель спокойствия», «ниспровергатель авторитетов». С точки зрения «охранителей», своего рода корсар от науки, без конца эпатирующий почтеннейшую научную публику то сумасбродными теориями, то совершенно неуместными открытиями… Да, в научном сообществе есть немало тех, кто воспринимает меня как отпетого смутьяна и шарлатана, которого должно изгнать из «храма знаний» как отщепенца и вероотступника…

– Но вы же не одиноки в этом своем научном «флибустьерстве»? – с хитрым подтекстом спросил Станислав.

– Да, о-о-чень даже не одинок! – о чем-то вздохнув, Рябинин утвердительно кивнул. – У меня был замечательный друг – Барклай Забрежный. К сожалению, уже года три как его не стало. Человек он был невероятно талантливый. Физик по образованию, Барклай разрабатывал свою теорию мирового эфира. Как же его жевали и глодали «охранители»! Думаю, это было связано с тем, что он, как мне кажется, был на верном пути. И это страшило слишком многих. Во всяком случае, тот же Запад, когда переманить Барклая к себе не удалось, тут же объявил его полоумным псевдоисследователем. Потом вокруг Барклая началась какая-то мутная возня. Скорее всего, его убили, хотя это было умело подстроено под тяжелый инсульт…

– Интересное имя – Барклай… – слушая его, отметил Гуров.

– Его родители были, говоря молодежным сленгом, фанатами эпохи наполеоновских войн. И вот в честь героев Бородина они назвали своих сыновей: старшего – Барклаем, в честь де Толли, среднего – Михаилом, в честь Кутузова, младшего – Петром, в честь Багратиона. Все трое пошли в науку. Барклай, как я уже сказал, стал физиком. Михаил – морским биологом, Петр – астрономом. Что интересно, после смерти Барклая младшие резко снизили число своих публикаций в научной периодике. От Михаила я как-то слышал, что сразу после похорон их старшего брата кто-то побывал в его квартире и там все перевернул вверх дном, при этом часть его архивов пропала бесследно. Да и сейчас там не все спокойно. Жена Барклая жаловалась, что вокруг их квартиры крутятся какие-то подозрительные личности…

Когда тема беседы иссякла, опера, посовещавшись, решили ехать в Екатеринбург – появилась необходимость срочно встретиться с академиком Игорянцевым, который (вроде бы!) приехал из Москвы, где проживал постоянно, в свои родные пенаты. Благо Александр Соломин все это время терпеливо их дожидался, прогуливаясь невдалеке от «Нивы». Попрощавшись с Рябининым и его командой, Гуров и Крячко отправились в Евмель. Успев купить билеты, этим же вечером они отбыли на поезде в Бург. Стас, заняв свое место в вагоне и на скорую руку выпив чаю, тут же завалился спать.

Льву, напротив, не спалось. Неспешно попивая горячий чай, он напряженно размышлял, анализируя услышанное за день. Переваривая в голове всю сумму информации, он все больше и больше приходил к выводу о том, что наверняка каким-то непонятным и даже загадочным образом именно академик Игорянцев имеет отношение к случившемуся – и к убийству Кисляева, и к хищению артефакта. Какое именно – сказать было трудно. И тем не менее…

Неожиданно телефон Гурова запиликал старую детскую песенку о друге – звонил их общий со Стасом приятель, полковник ФСБ Вольнов. Голос Александра звучал вполне бодро, но, тем не менее, в нем ощущалась и некоторая усталость.

– Лева, привет! Ты сейчас где? Говорить можешь? – первым делом осведомился он.

Вполголоса, чтобы не разбудить Стаса, ответив на приветствие, Лев пояснил, что именно сейчас он сидит в вагоне, который везет их со Стасом в сторону Екатеринбурга.

– Ясно, ясно… Ну а что у вас на сыскном фронте? Что ищем на сей раз?

Лаконичное изложение сути происшедшего в Кряжунове Вольнова несколько удивило.

– …Ты хочешь сказать, тамошняя находка настолько древняя и настолько необычная, что ею могли заинтересоваться иностранные научные центры и тамошние спецслужбы? – уточнил он.

Покосившись в сторону похрапывающего Стаса, Гуров все так же вполголоса пояснил:

– Трудно сказать… Научные ли центры, иностранные ли спецслужбы охотились за кряжуновским палеонтологическим объектом, но факт налицо: он похищен путем взлома сейфа, а охранявший его человек убит. Вот и думай, кто заказывал и оплачивал эту «музыку». Кстати, артефакт и впрямь вещь невероятная…

Он вкратце рассказал о фантастической прочности материала, из которого было изготовлено изваяние. Услышанное Александра весьма впечатлило.

– …Да, артефакт и в самом деле вещь уникальная, и с исторической, и с технической точки зрения. Найти его надо обязательно! – резюмировал он. – От меня какая-то помощь требуется?

– В общем-то да… Тут одного дядю «прозвонить» надо бы. Это академик Игорянцев, звать его Эдуард Константинович. Если в ваших анналах о нем что-нибудь есть, то было бы неплохо, если бы эта инфа попала к нам.

– Хорошо, Лева, сделаем! Ладно, пока будем прощаться. Стас проснется – ему большой привет.

…Гуров проснулся, когда поезд уже шел через пригороды Екатеринбурга. В вагоне уже вовсю шла утренняя суета. Растолкав Стаса (тот, невзирая ни на что, продолжал спать сном праведника), с полотенцем и гигиеническими принадлежностями Лев поспешил к санузлу, перед которым уже выстроилась небольшая очередь. Менее чем через минуту примчался и позевывающий Станислав. Склонившись к уху Гурова, он доверительно сообщил:

– Ты представляешь, мне приснилось такое!..

– Об этом – чуть позже! – рассмеялся тот и поспешил в освободившийся санобъект.

Когда поезд замер перед зданием вокзала, приятели вышли на перрон и отправились к ближайшему кафе. Шагая по перрону и озирая здешнюю архитектуру, Стас поведал-таки, что же такое невероятное ему приснилось. А приснилось ему, будто он проживает не в нынешнем, не так давно наступившем двадцать первом веке, а во времена (надо же!!!) Екатерины Второй. И не просто проживает, а служит в лейб-гвардии Ее Величества. И данная персона на него, что называется, «положила глаз». Станиславу ею было назначено рандеву, и поздним вечером он пришел в покои императрицы. И какой же был его ужас, когда он, подойдя к императорскому ложу, увидел там не любвеобильную царицу Катю, а… свою соседку по подъезду – настоящую