– Мне пора, брат, – сказал офицер и пожал собеседнику руку.

– Так тебе дать «дури», хорошей? Она здесь, в кармане, – спросил парень напоследок, не выпуская руки собеседника из своей, словно надеясь увести его с собой.

– Нет, не надо.

Инвалид разжал ладонь и опустил голову – Давай еще по одной, на посошок. Не бойся, я тебя не задержу.

Егоров вновь опустился на стул.

– Знаешь, что скажу? – вдруг глухо, с придыханием, заговорил парень. – Знаешь? Так вот, знаешь, чего хочу? Обратно! Пусть у меня вторую заберут, но вернут обратно на заставу. Не могу здесь! Не могу! Кому я такой нужен?

– Конечно, нужен! – возразил Виктор, понимая всю лживость своих слов.

– Никому не нужен, – упрямо возразил инвалид. – Девчонка, вон, бросила. На море вот позавчера вместе приехали: я, она, брат ее. В ресторан собирались. Так она сбежала куда-то. Сказала, что на минуту, да так и не появилась, а братан ее какого-то ханыгу приволок. Здесь камас похавали, попили, а потом к бабам перебежали. Ведь на мои деньги приехали! Да пайсы не жалко! За что он так? И она? За что? Веришь, туда хочу! Я вот, когда набухаюсь, так по ночам плачу. Мордой в подушку, чтобы родители не слышали, и плачу. А когда обкурюсь, так на заставу все возвращаюсь. Если подумать, так ни хрена хорошего там не было. А сейчас для меня – это лучшее время! Вспоминаю какие-то мелочи там и радуюсь.

– Как правило, в жизни мелочам мы и радуемся, – сказал Егоров.

– Там самое время было. Понимаешь? Другого такого не будет. Так что делать?

– Не знаю. – Все сильнее сжимал пальцы в кулаки под столом Виктор. – Жить! Понимаешь, жить!

– На хрена? – Склонил голову набок парень. – На хрена? Я только там человеком был! Нужен был! А здесь? Кому я здесь нужен? Из военкомата, вон, позвонили, чтобы зашел. Так прапор какой-то вышел, бумагу под нос сунул, сказал, чтобы расписался. Я расписался, а он мне коробочку с орденом в рыло. И все. До свидания, младший сержант Зиненко. Вот так!

– Сволочи они там, в военкоматах. Крысы паскудные, чамары болотные. Не обращай внимания.

– Ага, а как старая сволочь на базаре сказала, что я ногу по пьянке потерял. Я иду и слышу, как она другой такой же паскуде шепчет: «Гляди, видно, пьяный шел и под трамвай попал. Такой молодой, а уже алкаш!» Я чуть не убил ее тогда. Еле оттащили.

– Плюнь.

– Харкоты не хватит, – обреченно сказал инвалид. – Ладно, ты иди, не смотри на меня. Так тебе дать «дури»?

– Спасибо, не надо.

Виктор сжал сухое запястье калеки и быстро пошел прочь. Перед самым выходом, не выдержав, он воровато оглянулся.

Парень каким-то остекленевшим взглядом смотрел в стену, держа в руке очередную рюмку с водкой. За его спиной топтались, танцуя, парочки. Среди них особенно выделялись ребята, с которыми он недавно выпивал.

Парни крепко прижимали к себе размалеванных девиц и суетливо шарили руками по их спинам.

Егоров почти бежал вдоль ресторанов, держа девушку за руку. За большими окнами звучала задорная музыка и видны были дергающиеся фигурки людей. Танцующие напоминали кукол.

Вокруг смеялись разряженные люди.

Мошки роились вокруг фонарей.

К шашлычным тянулись очереди. Народ замедлял шаг возле прилавков с вином, пивом, лимонадом. А Виктор все мчался вперед. Девушка едва поспевала за ним, часто стуча каблучками.

«Скоты, скоты, скоты, – раз за разом повторял про себя Егоров. – За что вы его так, за что, за что?»

И думал он в эти минуты не о душманах, а о тех подонках, которые ездят в огромных черных машинах и принимают политические решения; которые, обожравшись деликатесами из закрытых распределителей, сытно рыгают и размышляют, куда еще можно отправить на экспорт эти долбаные марксистско-ленинские идеи, их единственный товар, который худо-бедно расползается по миру.

Виктор размашисто шагал и думал о тех негодяях, которые все пишут и пишут труды о подобной экспансии, подводя, так сказать, научную базу, обязательно нашпиговывая свои опусы цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, Брежнева, Черненко и снабжая их диаграммами и процентными выкладками.

Это была адская кухня, где в огромном черном котле варилось такое приглядное на вид, но очень ядовитое, по сути, зелье. А в качестве необходимых компонентов и приправ использовались они: молодые и одураченные. Благо их было много, и зашвырнуть очередную порцию идиотиков в котел не составляло никакого труда. При условии, что они сами туда с удовольствием ныряли.

Октябрята – внучата Ильича.

Пионеры всей страны делу Ленина верны.

ВЛКСМ – верный помощник партии. Номер комсомольского билета 53 389 654. Перед памятью павших борцов за дело Революции – клянемся! Клянемся! Клянемся!

Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимая перед лицом моих товарищей эту торжественную присягу… И если я нарушу эту мою торжественную клятву – пусть меня постигнет суровая кара, ненависть и презрение…

Здравия желаю, товарищи солдаты, сержанты, прапорщики, офицеры! Поздравляю вас… Ура-а-а! Уряа-а-а! Уряа-а-а-а!!!

А потом – коробку с орденом в харю, и на помойку! Отдыхай, герой! Ковыляй, калека!

«Это вы оторвали ему ногу, скоты, – думал Егоров, куря одну сигарету за другой. – Вы, целующие холодными дряблыми губами морщинистые щеки жен и заботливо возящиеся с внучатами на госдачах. Вы – писаки, поэты, сочинители героических ораторий, которые совершенно не верят в то, что делают, но непременно прославляют красивую смерть во имя идеи. Только вот, скоты, вы не знаете, что смерть никогда не бывает красивой. И что это за идея такая, ради которой стоит непременно умереть? Вы – мордастые комсомольские работники в одинаковых пиджачках со значками на лацкане, и вы – партийцы, у которых задницы шире плеч.

Это все вы, ветераны Великой Отечественной, на своей шкуре испытавшие всю мерзость войны, сожрали его ногу, потому что именно вы, фронтовики, ничего не говорили нам о настоящем оскале войны, в чьей глотке исчезают руки, ноги, глаза, тела, души, а лишь благословляли нас на новые битвы, позвякивая медальками, прицепленные к кителям старого образца, остро отдающих нафталином.

Это ты – послушное рабское общество, постоянно аплодирующее-одобряющее-поддерживающее, пусть даже на заклание отдают твоих ни в чем не повинных детей, растоптало его!

Скоты, скоты, – лихорадочно твердил Егоров. – Каково ему видеть, как танцуют вокруг? А вы цепляете себе на грудь очередную звезду Героя, говорите об идее, которая непременно овладевает миром, и прикидываете своими прокисшими мозгами, куда бы отправить нас дальше, на какой континент, чтобы сделать очередную прививку социализма. А парням звезды другие – железные и над могилами! За что вы нас так ненавидите?