Затем, продолжая кружить над слонами, она дождалась, пока они заснули. Тогда она опустилась и быстро поправила хоботы двум слонам, которые могли захлебнуться. Хобот третьего она всё время держала в руках над водой, пока её спутники подводили к берегу плоскодонную баржу и с помощью лебёдки поднимали на борт слонят. И потом ещё, когда баржа отошла уже от берега, она продолжала удерживать этот хобот, дожидаясь пробуждения великана… Только уверившись, что слон приходит в себя и ему больше не угрожает опасность утонуть, она присоединилась к своим товарищам…

Совершенно таким же способом, возвратившись к месту стоянки баржи, они добыли двух маленьких гиппопотамов…

Всё это хозяйство — маленькие носороги, львята, гиппопотамчики, четыре гиенёнка и пара солидных слонят — находилось теперь в нашем лагере вместе с другими трофеями, ожидая отправки на звездолёт. Трофеи были замечательные! Огорчало меня только то, что в их поимке я не принимал никакого участия. Единственным утешением была Леди с её детенышем.

Наша великая дружба началась в тот момент, когда из репродуктора вдруг раздалось рычание льва. Что с бедной Леди сделалось!.. Прижав визжащего Димку к своей мохнатой груди, она так заметалась по клетке, что я не на шутку перепугался: изувечит и себя, и Димку. По-моему, она даже побледнела от ужаса. Кончилось тем, что мне пришлось взять её за шарфик и вытащить наружу. Она тут же вскарабкалась ко мне на колени и прижалась к моему животу. Всё её тело дрожало мелкой дрожью, будто к ней присоединили электрический провод. Но едва лев перестал рычать, к ней вернулось нахальство: она начала скалить зубы и плевать в репродуктор. Однако убраться обратно в клетку категорически отказывалась.

Так она и просидела у меня на коленях до самого утра. Пришлось примириться.

И теперь она ходила за мною на поводке по всему лагерю. А когда она начинала шалить и переставала слушаться, я тащил ее в палатку и включал магнитофон с львиным рыком… Она сразу становилась, как шёлковая…

После полудня за мной прилетел вертолёт. Это был один из патрульных вертолётов Противопожарной Службы Саванн, временно переданный в распоряжение нашего отряда.

Естественно, что долететь до Дальних Холмов мы могли гораздо быстрее, чем до них доберется сафари. Поэтому у нас был запас времени, и мы решили осмотреть те места, где наши охотники добывали свои трофеи. Мы пролетели над стадом гиппопотамов, слетали к заливчику, только слонов там уже не нашли, и направились к баобабу, возле которого всё ещё лежал скелет антилопы. Большие грязно-белые птицы с чёрными крыльями копошились среди раскиданных по земле костей, обрывая полуразложившиеся остатки мяса и сухожилий. Это были грифы, питающиеся падалью и нечистотами. Некоторые из них уже так наелись, что едва волочили громадные крылья, но с ненасытной жадностью продолжали терзать останки животного своими страшными крючковатыми клювами.

Вертолёт развернулся и пошёл над зарослями, в чаще которых происходила охота на носорога. Над тушей убитого зверя тоже пировали грифы. Сгрудившись вокруг, перемазанные стервятники, отталкивая друг друга, глубоко засовывали внутрь туши свои узкие клювастые головы на длинных беспёрых шеях. Даже низко летящий вертолёт не произвёл на них впечатления и не заставил покинуть добычу.

На бреющем полёте мы дважды пересекали кустарник в поисках того места, где Каген сделал свой знаменитый выстрел. Его не трудно было узнать по черневшим в траве длинным кускам засвеченной киноплёнки… А неподалеку в глубине кустарника что-то сверкало на солнце, и я сразу сообразил, что это были очки, потерянные Александром Петровичем. Я тут же решил сделать ему сюрприз. По моей просьбе пилот поднял машину немного выше, а я выскочил из неё и полетел за очками…

Ах, если бы всё это произошло только на пять секунд раньше!.. Но именно за эти секунды случилось нечто такое, что даже трудно себе представить. Я был уже в нескольких метрах от очков, как вдруг из-под них появилась струйка голубоватого дыма. В следующий момент из травы вырвался вихрь пламени. Я еле успел отпрянуть. Ветер от лопастей вертолёта раздувал пламя и мешал мне подниматься вверх. Одно мгновенье мне казалось, что он собьет меня прямо в огонь. Но пилот вовремя заметил опасность и бросил машине в сторону. Это спасло меня. Когда я снова очутился в салоне вертолёта и посмотрел вниз, мне показалось, что под нами бушует кратер вулкана. С каждой секундой огонь охватывал всё большую территорию. Сухая трава горела, как порох, кусты вспыхивали, словно облитые спиртом. В воздух взметались тучи дыма, пронизанные фонтанами искр. Пучки горящей травы носились по ветру. Там, где они опускались на землю, мгновенно возникали новые очаги пожара, быстро сливавшиеся друг с другом…

Ещё в лагере, перед посадкой в вертолёт, я обратил внимание на два больших выкрашенных в оранжевый цвет шарообразных предмета, подвешенных снизу под корпусом машины.

Пилот объяснил мне тогда, что это специальные химические авиабомбы, предназначенные для тушения степного пожара. Но первый момент, когда их ещё можно было применить, был упущен — не мог же пилот бомбить прямо по мне!.. А теперь уже было поздно — слишком большую территорию охватил огонь.

— Зачем ты это сделал? — гневно спросил пилот.

— Очки, — объяснил я. — Очки Александра.

Пилот с негодованием смотрел на меня, но вдруг понял, и взгляд его изменился.

— Он что — дальнозоркий?

— Да… Увеличительные стёкла. Когда солнце стало так, что все лучи собрались в пучок… Ап-чхи!..

— Ясно… — он закашлялся.

Внутри вертолёта было полно дыма. Металлический пол начал разогреваться. В горле першило, глаза слезились. Мощные потоки горячего воздуха кидали машину.

Уходя от опасности, вертолёт быстро набирал высоту. В иллюминаторы было хорошо видно всё, что происходило внизу. Теперь уже почти весь кустарник был охвачен пожаром. Зигзагообразная стена огня, выгибаясь подковой, стремительно неслась к тому краю зарослей, который выходил в сторону озера. В длину она превышала уже более половины километра и неудержимо продолжала расти. Впереди огненного фронта,