телефон жужжит, и я поначалу игнорирую его, но он продолжает звонить. Мое сердце подпрыгивает, когда определитель сообщает мне, что это неизвестный номер.

– Алло? – говорю я хриплым голосом.

На другом конце провода долгая тишина, а затем слышится плеск воды. Один. Я закрываю глаза. Я представляю себе монументальные стены воды, волны красного, зеленого, синего и фиолетового цветов, воду, которая не должна быть настолько теплой так далеко на севере. Видение глаз Долорес всплывает у меня в голове.

– Апа? – шепчу я.

Я представляю себе столкновения волн, рев океана. Место, где встречаются небо и океан, где обитатели глубин вырастают до мифических размеров, а вода так ярко блестит от загрязняющих ее веществ, что ночью освещает небо.

– Возвращайся домой, Апа, – прошу я. – Пожалуйста, возвращайся домой.

Щелчок, звонок обрывается. Остаюсь только я, одиноко стоящая на фоне фиолетово-серого неба, загрязненного светом Нью-Джерси под оранжевыми прожекторами почти пустой парковки.

Глава 6

Пятнадцатью годами ранее

– Нанеси немного белого в уголки, – сказала Юнхи.

Я повиновалась. Кончики моих пальцев блестели от сияющей пыли. Когда я моргнула, комната рассыпалась на полосы света, преломленные блестящими тенями для век.

– Кажется, мне что-то попало в глаза, – пожаловалась я.

– Тихо, – скомандовала она. Одним пальцем она аккуратно размазала тени в уголке моего левого глаза. – Теперь надо нанести золотые блестки на верхнее веко.

У Юнхи и ее сестер, Юн Кин и Ю Чжин, были двойные складки на веках – те тонкие полоски кожи, ради которых почти все девушки и женщины, которых мы знали, делали операцию сангапури[17], если не имели таковых с рождения. Однажды Умма предложила мне купить в корейском супермаркете специальный скотч, которым можно было заклеивать веки на ночь, пообещав, что со временем это поможет сформировать естественную складку. «Не понимаю, почему у тебя ее нет, когда у нас с твоим отцом есть», – вздыхала она, как будто виновата в этом была я.

– Ты же знаешь, что мне некуда, – напомнила я.

Я бы закатила глаза, но теперь Юнхи атаковала меня кистью, изучая с раздраженной сосредоточенностью, как будто я была сложным кроссвордом.

– Не болтай, – велела она. – Если вынудишь меня ткнуть тебе в глаз, пеняй на себя.

Нам было по пятнадцать, и в спальне Юнхи мы наносили макияж пробниками, которые ее мать принесла домой из магазина косметики в «Палисейдс-Парк», в котором она работала. Между нами стояла бутылка соджу[18], которую Юнхи украла из-под кровати своей сестры Юн Кин. С каждым глотком у нас все больше кружилась голова, а сладкий, скользкий вкус заставлял нас хихикать. В тот вечер мы собирались на нашу первую настоящую вечеринку – с мальчиками и алкоголем.

– Ты уверена, что Юн Кин не заметит? – спросила я.

Юнхи фыркнула.

– Кто, она? Она слишком занята поцелуями со своим парнем, чтобы беспокоиться о таких вещах.

Юн Кин была одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо видела. У нее, второй по старшинству из девочек Ли, были длинные светло-каштановые от природы волосы и большие глаза с длинными ресницами, как у кей-поп айдола. Люди часто спрашивали у Юнхи, является ли Юн Кин наполовину белой, что сводило ее с ума.

Юн Кин встречалась с белым парнем по имени Джейсон, и это был секрет, о котором больше никто не должен был знать. Юнхи взяла с меня клятву хранить тайну, заставив положить руку на Библию в кожаном переплете с позолоченным обрезом, которую она получила после обряда конфирмации[19]. «Сестра, блин, убьет меня, если кто-нибудь узнает», – говорила она. Юн Кин была широко известна своей театральностью; зная, что ей может сойти с рук плохое поведение благодаря красоте, она, по-видимому, поднесла ножницы к длинным, хорошо расчесанным волосам Юнхи и пригрозила отрезать их во сне, если она расскажет кому-нибудь о ней и Джейсоне.

Это было примерно через месяц после того, как Апа уехал в последний раз. Его не должно было быть дома еще несколько месяцев, что в обычных обстоятельствах беспокоило бы Умму, но сейчас, как ни странно, ее, казалось, совсем не волновало его отсутствие в нашей жизни. На самом деле она выглядела почти счастливой в те дни: вставала рано по утрам, чтобы приготовить мне завтрак, и внимательно слушала меня, спрашивая, как прошел мой день, вместо того чтобы отдавать резкие указания. Она казалась гораздо моложе, сообразительнее и склонной говорить «да» всякий раз, когда я спрашивала ее, можно ли мне пойти к Юнхи.

– Это очень странно, – рассказывала я Юнхи. – Как будто кто-то заменил ее на ее копию, прошедшую лоботомию, или на робота, или типа того. Я никогда раньше не видела, чтобы она так много улыбалась.

– Может быть, она чувствует, что ей проще быть самой собой, когда твоего папы нет рядом, – предположила в ответ Юнхи. – Юн Кин постоянно говорит это о Джейсоне своим друзьям. Она всегда такая: «Вау, я не могу поверить, что мне приходится краситься только для того, чтобы пойти в МакДональдс, и зацикливаться на том, во что одеты его бывшие подружки».

Теперь она накладывала на мои глаза коричневые тени, похожие на мел, вместе с подводкой для глаз, которая должна была придать им идеальный металлический дымчатый оттенок.

– Та-дам! – торжественно воскликнула она, протягивая мне зеркало. Я ахнула.

– Я выгляжу так, будто у меня синяк под глазом, – сказала я.

– Ты выглядишь очаровательно, – возразила она, игнорируя мои претензии. На ней было безбожно много румян, ее щеки казались почти флуоресцентно-розовыми в свете спальни. Она даже провела кисточкой по кончику носа, а затем нанесла пурпурные тени для век, которые были всего на несколько оттенков ярче. Для губ она решила не использовать броскую помаду, не нанеся ничего, кроме блеска. – Теперь мы должны решить, что ты наденешь.

Она потянула меня к шкафу, доверху забитому шмотками, которые она годами крала у своих сестер. На нескольких рубашках все еще были бирки.

– Как тебе это сходит с рук? – в очередной раз поразилась я.

Юнхи пожала плечами.

– Ю Чжин здесь нет, а Юн Кин не следит за происходящим, – сказала она.

– У Ю Чжин ты тоже таскаешь одежду?

Ю Чжин была совершенно не похожа на своих младших сестер – прилежная и серьезная, всегда с книгой в руках; впрочем, она могла и дать подзатыльник или прикрикнуть, если Юнхи или Юн Кин выходили за рамки дозволенного или мешали ей заниматься. Той осенью она уехала в колледж, училась на первом курсе в Брауне. В основном она одевалась как древний старик: носила свитера, поло и рубашки на пуговицах, хотя ей каким-то образом удавалось заставить их выглядеть хорошо. Я благоговела перед обеими сестрами Юнхи, которые, несмотря на мизерную разницу между нами – одна была старше нас на два года, другая – на четыре, –