бросился вперед, не обращая внимания на окрик Сокола, и колдовской дым тут же, одним разом, рассеялся. Но Марья, разом провалившаяся в далекое прошлое, этого уже не видела.Давным-давноВо дни, когда была царевна наследная Марья Моревна еще молодой совсем девушкой

– Прочь! – разъяренный Чародей закричал вновь и только теперь увидел в руках перепуганной Марьи обнаженный, тускло мерцающий светом холодных звезд клинок.

– Подойдешь и… – угроза молодой царевны повисла в стылом осеннем воздухе.

Чародей в ответ усмехнулся криво и, окутавшись вихрем черного пламени, обратился в гигантского уродливого ворона да взмыл в безразличное ночное небо.

Дни нынешниеЦарство-Государство

– Марья?

Настороженный голос уже пришедшего в себя Ивана заставил наследную царевну обратить на него внимание. Они с Соколом уже какое-то время переговаривались о чем-то, но только теперь он вспомнил ее странные слова.

– Да? – она ответила непривычно тихо, все еще отходя от воспоминаний.

– Я попросил объяснить, что означает это твое – «не может быть»? – Иван смотрел со сдержанным интересом, затаенной надеждою и, неожиданно, тревогою.

– На тебе лица нет… Это… как-то с тем вороном связано?

– Я знаю, кто похитил твоего отца, царевич.

Марья почувствовала, что у нее подрагивают губы, и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

– Это был Кощей Бессмертный.

Сказ второй

Плата, что кровью, не златом

Широки царства, далеки государства.Каждый в поле вершок знает свой колосок,А за добрый совет и за то, чего – нет,Такая уж плата, что кровью – не златом.

Глава четвертая

Про Камнетопь, русалку и сожженный город

Во дни возвышения Советника Где-то в северных землях

С неба, точно поседевший от увиденных ужасов снег, все еще падал пепел. Сгоревших домов было столь много, что ветер, подхватывая грязно-серые хлопья, без труда засыпал ими всю округу. Ступая по выжженной, раскисшей от крови и грязи земле, вдыхая едкий смрад дыма и обожженной плоти, Марья не могла поверить своим глазам. Селения, довольно крупного, некогда полного смеха и веселья, где в хорошие годы даже открывали собственную ярмарку, привлекая весь окрестный люд, боле не существовало. Там, где когда-то царствовала жизнь, теперь поселились смерть, разорение и пустота. Лишь падальщики-вороны жадно следили за непрошеной гостьей с обугленных остовов домов, отгоняя ее прочь от своей добычи громкими, резкими криками. Царевна бросала на них взгляд, они чуяли ее право и тут же поднимались подобру-поздорову на крыло. Но стоило ей уйти подальше, как сразу возвращались к своему мрачному пиру, выклевывая мертвецам глаза. Мертвецы. Их было не счесть. Они были всюду. Мужчины и женщины. Старики и малые дети. Изрубленные и сожженные. Встретившие смерть лицом к лицу и павшие в тщетной попытке избежать страшной участи.

– В-воды…

С хриплым стоном человек, которого царевна тоже приняла за мертвого, вдруг уцепился за подол ее плаща. Марья опустила на него взор. На бледном, без единой кровинки лице, вымазанном сажей, лихорадочно горели глаза.

– Во… воды-ы-ы… – вновь прохрипел он, едва ли видя ее из-за грани Нави: рана, жуткая, рваная, заставила его внутренности вывалиться, перемешиваясь со склизкой грязью. Человек, конечно, был уже не жилец. И вода ему уже была совсем ни к чему. Впрочем, и оставлять несчастного страдать было негоже – а потому, обнажив клинок, Марья одним ударом прекратила его мучения. И, выдернув подол плаща из ослабевших пальцев, пошла прочь.

Путь ее лежал к окраине села – туда, где приросла давным-давно к нему крохотная деревенька. Как сказывали слухи, на окраине ее, на утесе у обрыва, что возвышался над рекою, невесть сколь лет уже обретался древний старец. Мудрец, столь богатый знаниями, что молва о нем разлетелась далеко за пределы окрестных земель. Тем и навлекла на селян страшную беду.

Царевна знала, кого встретит там. Знала. Ждала этой встречи и страшилась ее одновременно. Сколько лет минуло с тех пор, как судьба случайно свела их? С тех пор, как последний раз, поддавшись слабости, пойдя на поводу у собственных чаяний, дав с удовольствием себя обмануть собственным надеждам, она ощущала себя в его объятиях. Дюжина? Больше? Не счесть. Впрочем, то было и неважно. Те слабости давно в прошлом. А нынче она искала встречи с тем, кого когда-то звала своим Чародеем, а после узнала вновь как Зримира, совсем по иному поводу.

Подъем на утес по крутой, изрытой сапогами дорожке быстро закончился. Дышать здесь, не в пример сожженному селу, было куда легче. Налетающий с реки ветер уносил смрад вниз, и, коль не оглядываться, можно подумать даже было, что и нет там, позади, никакого ужаса.

– Зачем ты здесь?

Он стоял к ней спиной неподалеку от низкой, неказистой избы, окруженный воинами, и тяжело опирался на меч, что вонзен был в тело распростертого на земле старца. Тот лежал, широко раскинув руки, и глядел в небо мертвыми незрячими глазами. Чародей же, или, как когда-то давно он попросил себя звать, Зримир, как оказалось, сменил теперь свои привычные одежды черным, подбитым мехом плащом да вороненой сталью чешуи. Марья не могла видеть его лица, но того и не требовалось. Ведь с неимоверным удивлением поняла она, что за ледяным, полным неимоверной усталости гласом все еще, как и в той треклятой корчме, чувствует его. Своего Чародея. Того самого, что когда-то давным-давно подарил ей звезду с неба. Того, с кем лакомилась сахарными петушками на ярмарке. С кем глядела мир, мечтала и любила.

На короткий миг царевне показалось, что стоит ей подойти, обернуть его к себе силой, встряхнуть за плечи грубо, с жаждою, и эта темная оторопь спадет с него безвольным саваном. Воротится улыбка да цвет на лицо. Зазвучит вновь звонкий смех с колкой шуткой. Она почти уже сделала этот шаг, точно завороженная, но в последний момент одернула себя. Ведь, что бы ни жаждало ее сердце, разумом царевна хорошо понимала – былого не вернуть. Хоть от знания этого ей и хотелось выть раненым зверем. Так, чтобы бушевали, взбивая воду пеною, волны. Чтобы хлестал по земле ливень да гремела гроза, раскалывая равнодушное серое небо.

– Я здесь, чтобы остановить тебя. Сделать то наконец, чего не смогла когда-то. На что духу не хватило. Пришла, чтобы ошибки собственные исправить.

Марья спокойно оглядела воинов, сжимающих рукояти пик, мечей и топоров до бледных костяшек на пальцах. Она, в отличие от них самих, не боялась. Жалкая горстка людей не могла ничего противопоставить морской царевне, что пришла к ним с одним твердым намерением: покончить со всем здесь и сейчас.

– Остановить, значит.

Чародей по-прежнему не оборачивался.

– Да. Коль ты сам в своих бесчинствах остановиться не можешь…

– Не хочу, быть может?

Он наконец повернулся, и Марья с ужасом поняла, что едва узнает некогда любимое, знакомое до каждой реснички лицо. То, на которое могла она глядеть часами, пока Чародей корпел над книгами в дрожащем