Я стараюсь не смеяться над этим. Мои ученики называли меня по-разному, но добрым никогда.

— Мне пора идти, — говорит она, отходя от стола. — Было приятно поболтать. Увидимся позже.

— Конечно, — говорю я. Но когда она поворачивается ко мне спиной, тихо зову: — Клара?

Она замолкает и смотрит на меня с раздраженным выражением на лице, как животное, готовое убежать.

— Да?

Я подхожу к ней, понижая голос.

— Вы сказали, она говорила о школе вещи, которые не соответствовали действительности. Какие именно?

На ее лице появляется мрачное выражение, тело напрягается.

— Я не помню. Ничего такого, — она оглядывается по сторонам, ее глаза бегают, как будто кто-то подслушивает.

— Можете привести пример? Мне просто любопытно, — добавляю я, улыбаясь, как будто это поможет ей ослабить свою защиту.

— Просто странные вещи, как будто школа — это ловушка. А мы все мухи в паутине. Честно говоря, она казалась сумасшедшей.

— Похоже на то, — осторожно говорю я. — Большое вам спасибо, Клара.

Она быстро кивает мне и спешит своей дорогой, прежде чем я успеваю спросить ее о чем-нибудь еще.

А теперь мне хочется узнать о Вивьен Генри больше.

Глава 10

Кэт

— Похоже, будет дождь, — говорит Пол, глядя на богато украшенные окна библиотеки, а не на учебник под рукой. У нас есть всего час, чтобы изучить арканы Таро перед тестом у профессора Крейна, а мы еще ничего толком не выучили.

Я поднимаю взгляд как раз вовремя, услышав раскаты грома и увидев массу темных облаков над рядом кленов снаружи, их дрожащие оранжевые листья ярко контрастируют с мраком.

— Надеюсь, нет, — говорю я. — Мне еще домой ехать.

Пол вопросительно смотрит на меня. Это тот мальчик, который одолжил мне карандаш и бумагу в первый день занятий. Это было две недели назад, и уже кажется, что многое изменилось.

— Ты ездишь в школу верхом? — недоверчиво спрашивает он. Опускает взгляд на мое платье, темно-бордовое, с высоким воротом, которое больше всего подходит для института. — Я думал, тебя возят в собственной карете.

— Нет. У нас есть карета, и наверное, придется вытащить ее, как только погода испортится, но сейчас я езжу сама. И даже не в дамском седле, — я взмахиваю слоями платья, демонстрируя, насколько оно объемное. В наши дни мода склоняется к более узкому силуэту, но я никогда не чувствую такой связи со своей кобылой, когда езжу в дамском седле. Меня не волнует, насколько не по-женски то, что я езжу верхом. Пусть об этом беспокоятся женщины в городах.

— Совсем одна в этих лесах, — комментирует он, качая головой, переворачивая страницу в учебнике и просматривая слова.

— Вообще-то, у меня есть сопровождающий, — говорю я ему. — Соседский мальчишка.

— Бедный ребенок, один проделывает обратный путь по лесу.

Я хихикаю.

— Это правда. Но лес совсем не страшный. Деревья прекрасны в это время года, когда все листья опадают, а в воздухе витает запах инея и древесного дыма. Мрачно красиво. Сходи как-нибудь, прогуляйся. Поезжай в город, осмотрись. Сонная Лощина светится осенью, как блестящая монетка.

Он пристально смотрит на меня.

— Ты же знаешь, что мы не можем покинуть школу. У нас нет таких привилегий, как у тебя.

Я игнорирую холодность в последнем предложении.

— Ты хотя бы пытался?

Пол настороженно оглядывается по сторонам. В библиотеке сейчас довольно оживленно, студенты учатся или достают книги с полок. Свечи мерцают на каждой парте, несмотря на то, что в высоком каменном здании нет сквозняка. Наверное, движение студентов раздувает пламя.

— Нет, — говорит он, понижая голос. — Они непреклонны в этом вопросе. Только после Самайна3, и только вместе с классом.

— Тебя не беспокоит, что они обращаются с тобой как с ребенком? Тебе не меньше двадцати пяти. В другой жизни ты мог бы уже жениться и иметь детей.

— Вообще-то, мне двадцать три, — говорит он, одаривая меня застенчивой улыбкой. — И да, это странно. Но кто я такой, чтобы спорить или идти против их правил? Они дают нам бесплатное проживание и питание, а нам лишь нужно научиться магии, — он шевелит пальцами в воздухе.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — говорю я себе под нос, макая воронье перо в крошечный сосуд с синими чернилами. Крейн сказал, что наши навыки письма тоже нуждаются в совершенствовании, поэтому он заставляет нас сдавать экзамен чернилами, а не карандашом. Мне бы не помешала практика.

— Все равно глупо держать тебя здесь, — добавляю я, а затем внутренне стону, когда тыльной стороной ладони размазываю чернила, оставляя синее пятно на коже. — Тем более ты ничего не вспомнишь об этом месте, когда уйдешь, — о чем они так беспокоятся?

Хотя я посещаю школу всего неделю, с каждым днем появляется все больше вещей, которые не имеют для меня никакого смысла. Например, я подслушала, как моя учительница алхимии, госпожа Чой, рассказывала о том, что у преподавателя лингвистики на самом деле есть семья в Индии, но ему пришлось оставить их, чтобы работать здесь. Как правило, в школу не принимают тех, у кого есть семья, поскольку они не позволяют им приводить их с собой, но я полагаю, что он стал исключением, возможно потому, что его семья далеко. Возможно, они хотят, чтобы он забыл их.

Пол хмуро смотрит на меня.

— Прости, что? Я ничего не запомню об этом месте?

Мои брови поднимаются. Ох. Он не знает?

— Ты не знаешь, что происходит, когда уходишь? — спрашиваю я, и он качает головой. — Ты не вспомнишь, как провел здесь время. Или не вспомнишь, чему научился, — я почему-то опускаю ту часть, что я помню, чему научилась у профессора Крейна. — Когда я вернусь домой сегодня вечером, не буду помнить наш разговор. Вспомню только когда снова проеду через ворота.

Пол потирает губы, моргая.

— Безумие, — говорит он через мгновение, переворачивая еще одну страницу книги, пока мы не натыкаемся на запись о карте «Пятерки кубков», на которой