Шрифт:
Закладка:
– Усталость – это не повод садиться за стол в обносках, – крикнула мама из кухни.
– Девочки, не ссорьтесь, – вмешался в спор Генрих. – Давайте ужинать. Умираю от голода!
После ужина мы с мамой пошли мыть посуду. Я рассказала ей про Никиту. Просто захотелось поделиться.
– Он тебе не подходит, – заявила мама, загружая тарелки в посудомоечную машину. – Очередной попрыгунчик.
Так она называла всех моих мужчин.
– Между нами ничего нет. Только познакомились. Откуда ты знаешь? Он, между прочим, хотел с моей семьей познакомиться, – я подала маме очередную тарелку.
– Еще хуже! Сразу его пошли, котёнок. Пока не стало больно. Он тебе не подходит.
– А кто мне подходит? Вот ты меня к ведьме посылала снять венец безбрачия, а теперь, когда кто-то появился, недовольна.
– Красиво ухаживать – не значит жениться. И потом, судя по твоим рассказам, он простоват. Я – мать и лучше понимаю, что тебе нужно, – она обняла меня. – Господи, да сними ты это уродство! Кто сейчас носит марлевые платья? То, что твой кавалер – пролетарий, еще не значит, что ты должна опуститься до его уровня.
– Почему уродство, мам? Это классика. Сейчас вообще винтаж в моде. Я нашла его в шкафу на даче. Думала, что твое.
– Не дай бог! – мама в ужасе замахала руками. – Не знаю, как оно туда попало. Я такое жлобство никогда не носила. Это пошлость! Их даже в 80-е и 90-е носили сплошные дурочки. Посмотри: этот приспущенный с плеча рукав, – мама ухватила меня за рукавчик, который сполз с плеча, и вернула его на место. – Якобы оно само сползло, это дешевый шик. С одной стороны ты хочешь соблазнить мужчину, с другой, вся такая невинная.
– Ну и что в этом такого?
– Развратная невинность латиноамериканских трущоб и колхозных дискотек, – нахмурилась мама.
Латиноамериканские трущобы! То ей Куба не угодила. Теперь уже вся Латинская Америка в целом. Вместе с сельской местностью. Папа терпеть не мог этот снобизм И я унаследовала это от него. Мама же, как дочь московского генерала, вообще не воспринимала всё, что за МКАДом.
– На таких девках обычно клейма ставить негде. Фу! – она презрительно сморщила нос.
Мама взяла стакан с недопитым вишневым соком, резко повернулась к раковине, чтобы поставить его туда, и якобы случайно пролила сок на платье.
– Ну вот! – с притворной досадой она всплеснула руками. – Я так и знала!
Интересно, что она знала, если сама испортила платье?
– Котёнок, снимай, постираю. У тебя здесь есть вещи. Надень что-нибудь.
Когда-то мамины уловки срабатывали. Лет до пятнадцати примерно. Но теперь принципиально это платье не сниму. Потому что устала от ее невыносимо властной натуры. Я взяла солонку, насыпала на пятна соли. Подождала пару минут, подошла к раковине и замыла пятна. Они исчезли без следа. Хорошо, что сейчас соки делают из химической дряни. Был бы натуральный, пятно точно бы осталось.
– Мама, я поеду домой. Очень устала и хочу спать.
– Ложись здесь.
– Нет, спасибо. От тебя до работы добираться неудобно. Особенно по утренним пробкам.
– Ну что ты куксишься? – мама обняла меня за плечи. – Я же переживаю за тебя! – она погладила меня по голове. – Иди сюда, дурочка! – она прижала меня к груди. – Такая большая, а губы надула, как маленькая.
– Не надула.
– Еще как надула! Вот и в детстве всегда так делала: глазками сверкнешь, губы надуешь и в уголок – шмыг! Как мышка. И сразу закрываешься от всех. Слова потом не вытянешь, глупенькая моя! – она поцеловала меня в щеку.
И мне так хорошо стало! Она не злая, она просто нервная. Всегда так было: накричит, а потом сама же пугается и сразу жалеет. Характер у нее взрывной. Я в папу характером пошла. Он был флегмат. Всё в себе держал.
– Я же просто пытаюсь тебя всю жизнь приучить к стилю, чтобы ты модная была. А ты, как твой отец: ему тоже было всё равно, что носить. Но он мужик, а ты девушка, и симпатичная причем. Красавиц от природы не бывает. После тридцати красота – это большой труд и очень много денег. Поверь мне!
– Верю, – согласилась я.
А как можно не верить, если мама один из самых известных в Москве экспертов моды? К ней все знаменитые кутюрье на поклон ходят, показывают новые коллекции, умоляют поносить. Если мама в этих вещах появляется на светском мероприятии, то на следующий день вся коллекция немедленно раскупается. Мама всегда потрясающе выглядит, даже если ее поднять посреди ночи. Всё равно у нее будет идеальная прическа и гламурная пижама. У нее даже домашние тапочки на каблуках и в стразах.
– Всё? Больше не сердишься на маму? – прошептала она.
– Нет, не сержусь. Мам, я, действительно, устала и поеду уже домой. Без обид. Прошу тебя.
– Ну хорошо, детка. Поезжай. Как доберешься, скинь мне эсемес. Я буду волноваться. Слушай, а давай тебя Генрих отвезет на твоей машине. Он оттуда такси возьмет. А я буду спокойна. А то поедешь одна по вечерней Москве. Поздно уже. На дорогах столько психов!
– Мам, я доеду сама. Ну пожалуйста! Не ребенок ведь!
– Ну всё-всё! Молчу! Жульен возьмешь с собой. Завтра разогреешь, сейчас в контейнер положу, – она засуетилась, собирая мне еду в дорогу. – И фрукты возьми, витамины лишними не бывают.
Дома я первым делом бросила платье в стиралку, а потом в сушилку. После этого аккуратно растянула его на вешалке и повесила на дверцу шкафа, чтобы не помялось. Засыпая, я смотрела на платье, которое белело в темноте.
Матвей
Не спалось. Так всегда: когда хочешь лечь пораньше, накатывает бессонница. Матвей поворочался в постели и посмотрел на часы: половина одиннадцатого. В принципе, время детское. Вполне можно заявиться в гости. Он взял телефон, хотел набрать Лауру, но не решился. Бред! Что он ей скажет? Хочу видеть тебя? Хочу поговорить? Нет, говорить он точно не хочет. Лучше всего посидеть молча. Но разве можно просто молчать с пациенткой?
Можно, если пригласить ее в кино на последний сеанс. Тогда можно просто смотреть на нее украдкой. Зачем? Он не знал. Ему нужно было понаблюдать. Лаура вызывала у него интерес. В конце концов, это его пациентка. А за пациентами в его медицинской специализации как раз таки нужно наблюдать. И чем больше, тем лучше.
Он быстро оделся и решительно взял телефон. И в этот момент в дверь позвонили. Матвей посмотрел на видеокамеру. На
