– Видимо, он настолько занят принятием должности, что забывает, кто он есть на самом деле, – резко бросил ветеран.

– Прошу вас, не говорите так о нем, – четко произнес Тянь Дун. – Я попрошу его обратить внимание на отношение к вам.

– Надеемся на тебя. В любом случае напоминаем, что он сотник. Нам всем нужно быть осторожными.

Старшие ушли, а Тянь Дун остался один под деревом с еще одним поводом для беспокойства на сердце. Обвинения, выдвинутые ветеранами, были серьезными, и, вспомнив ложь брата Су Е и сомнения в искренности ее дружбы, юноша впервые подумал, что с братом что-то может быть не так. Тем не менее он верил, что Цзян Го не бесчеловечный, но боялся, что он слишком слаб, чтобы помочь брату.

Хотя ветераны были недовольны, но поведение Цзян Го в битве было поразительным. В важном сражении он в одиночку бросался вглубь вражеской силы, захватывал предводителя противника и приводил его обратно. Это позволило ему в столь юном возрасте подняться от сотника до тысячника, что стало самым обсуждаемым событием, и в то же время он стал бельмом на глазу у всех завистников.

Поэтому Цзян Го стал еще более одиноким. Он никому не верил, кроме Тянь Дуна.

Когда они с Тянь Дуном стали братьями, он сказал: «Если я буду что-то есть, то тебе достанется половина». Будь то еда или серебро и медь, он не забывал отдавать часть полученной награды брату. Когда тот отказывался, Цзян Го небрежно выбрасывал ее за пределы лагеря, привлекая других людей забрать вещи. Травнику пришлось смириться, но он не только делился своей долей еды со всеми, но и себе не оставлял, а хранил для Цзян Го.

Как-то Цзян Го хотел продвинуть Тянь Дуна по службе, но тот отказался.

– Мне это неинтересно.

– Но тогда зачем ты здесь? Разве люди, пришедшие на войну, не хотят изменить свою жизнь?

– А их кто-то спрашивал? Его Величество постоянно стремится к расширению территории, поэтому многие вынуждены вступать в ряды солдат.

– Но это не так.

– Думаешь, я хотел? – признался Тянь Дун. – Су Е попросила меня позаботиться о тебе.

– Она… – Цзян Го почти забыл об этой девочке. Ему нравился Арахис, а он привык к Цзян Го и всегда был с ним.

– Именно поэтому я не хочу становиться сотником.

– Я не понимаю, о чем вы с ней думали! – Цзян Го взял пригоршню монет и взвесил ее в ладони. – Но ты ведь можешь просто радоваться жизни. Если не хочешь идти в бой, то просто следуй за мной и будь моим помощником.

Цзян Го полагал, что это убедит Тянь Дуна, но тот неожиданно отказался.

– А как же больные? Я присоединился к армии и обязан лечить раненых.

– Дурная ты голова! Я боюсь, что ты можешь пострадать и не вернуться к Су Е. Если бы не моя должность, у меня не было бы таких полномочий.

– Брат, я знаю, что ты делаешь это ради моего блага. Но подумай сам, что скажут о тебе другие, если я не выйду на поле боя? – напомнил Тянь Дун. – У тебя нет семьи, которая могла бы тебя защитить, поэтому если ты хочешь стать генералом, то тебе нельзя ошибаться.

– Здесь ты прав, – кивнул Цзян Го. – Тогда если у тебя есть какое-то другое желание, просто скажи мне.

– У меня только одна просьба. Чтобы ты благополучно вернулся домой, – повторил слова Су Е Тянь Дун.

– Разве не ты говорил, что у меня тяжелая жизнь? – Цзян Го не воспринял слова друга всерьез. – Ты же видишь, как мне повезло оказаться здесь!

«Везение не длится вечно», – подумал травник, но побоялся расстроить брата, поэтому ничего не сказал.

После их разговора произошло то, о чем так переживал Тянь Дун.

Глава 11. Таоу

Город был небольшой и неприметный, но долгая атака не приносила никакого результата, поэтому армии пришлось отступить на тридцать ли. Однако местность была холмистая, легко можно заблудиться, поэтому Цзян Го захватил одного из местных жителей, чтобы он показал путь к равнине, где войско и разбило лагерь.

Когда солдаты разожгли огонь и начали готовить еду, то все почувствовали голод, и жажду, и полное бессилие. Цзян Го был разочарован неудачным исходом битвы, и, поев, он пораньше вернулся в палатку.

К концу дня число раненых увеличилось в несколько раз, повсюду были слышны болезненные и мучительные стоны. Тянь Дун приносил им еду и питье, проверял боевых коней. Времени на то, чтобы поесть самому, у него не было. Когда он вернулся в палатку, все уже спали.

Юноша все никак не мог уснуть. Он взял в руки яшмовый лепесток, и у него появилось желание использовать его и отправить себя и Цзян Го обратно в деревню. Тянь Дун не понимал, почему император и его приближенные получили земли и богатства, а солдаты и простые люди должны были заплатить за это высокую цену. Когда же закончится эта война?

Вдруг снаружи послышался странный звук.

Это был ужасающий вой, подобный которому он никогда не слышал. Он звучал на этой странной и пустынной равнине словно предзнаменование надвигающейся беды. Действительно жутко. Звук перемещался издалека и двигался в сторону лагеря.

Тянь Дун тихонько присел и, как опытный травник, затаился и стал ждать.

На белой ткани палатки покачивалась огромная черная тень, похожая на тигра с четырьмя рогами. Самым страшным было то, что, когда она проходила мимо палатки, конец ее хвоста, длиной в восемь чи, был виден не сразу.

Солдаты рядом с ним ни о чем не знали. От усталости они не проснулись, даже когда раздался вой. К счастью, через какое-то время тень все же ушла. Воспользовавшись возможностью, Тянь Дун выбрался из палатки и отчаянно бросился бежать. Его первой мыслью было спасти Цзян Го, но он боялся, что вместо этого спугнет зверя и навредит всем, поэтому Тянь Дун, покинув лагерь, взобрался повыше, желая увидеть обладателя тени.

В тусклом свете луны он посмотрел вниз и увидел свирепого зверя, стоящего у похожих на белые грибы палаток лагеря, с длинной игольчатой шерстью, развевавшейся словно накидка. Прежде чем Тянь Дун успел издать хоть звук, зверь наступил лапой на одну из палаток, и та обратилась в пыль.

Странный зверь повернул голову, и все оказалось, как в книгах: морда походила на человеческое лицо. Он все еще не замечал Тянь Дуна, а сам юноша никак не мог оторвать от него взгляд и сдержать дрожь.

В этот момент Тянь Дун внезапно вспомнил, что в одной древней книге видел запись о звере под названием