— Где я? — закричал непонимающее он.

Линг повернулся назад и вскликнул от испуга. Белое непонятное существо, похожее на человека сидело перед ним на корточках. А возле существа стояли Синзан и худой до помрачения мужчина.

— Это… это Михонг, Синзан? — выдал крик потрясения Линг.

— Здесь нет Синзан, — ответил голос старшего брата.

Только после этих слов Линг смог разглядеть всех, кто находился у Врат. У странного существа отсутствовали глаза, уши, но его силуэт напоминал мальчишку-подростка, чёрная тень, подобная светлому нимбу, окружала существо. Оно улыбалось, обнажив идеально белые и ровные зубы. “Это и есть, значит, Истина”, — догадался Линг.

Истина по-отцовски положил руку на худого мужчину. Волосы и борода мужчины свисали до пола, у него торчали только кожа и кости. Но он крепко стоял на ногах — законы биологии не действовали в этом мире. “Михонг”, — узнал брата Линг. Михонг с телом Синзан грустной улыбкой разглядывал то, во что превратилось его тело. На шее Синзан не было печати, не было ран, всего лишь физическая оболочка Михонга переместилась вслед за душой одного из хозяев.

— Пришёл твой назначенный день, — сквозь зубы проскрежетал Истина. — У тебя есть минута, чтобы взглянуть на тело и попрощаться с ним, перед тем как твоя душа навсегда исчезнет из материального мира.

Михонг со скорбью взглянул на себя.

— Я рад, что ты пришёл ко мне, — выдавило тело.

— Я не совсем, — ответил Михонг. — Хотелось бы немножко побыть живым.

В сердце у Линга застучало. Он рывком бросился к брату, схватил Михонга за руку.

— Не уходи, брат! Я только нашёл тебя.

Линг вдруг ощутил, как из глаз его брызнули слёзы. Но он ничего не мог поделать. Михонг ласково кивнул головой Лингу.

— Линг, меня убили, я умер. Мёртвые не могут жить в мире живых. Я здесь лишь для того, чтобы попрощаться с телом, перед тем как покину навсегда и это место.

Но Линг не отпускал Михонга. Он встал между ним и Истиной и руками загородил Михонгу дорогу. Позволить брату умереть… Он не сберёг старика Фу, не защитил Синзан, дать умереть старшему брату… Это было немыслимо.

— Пропусти меня, — в голосе Михонга прозвучали гневные нотки. — Мне пора.

Он оттолкнул Линга и взял за руку своё тело. Это было, как глоток свежего воздуха. Как долго Михонг мечтал чувствовать себя самим собой, хоть на мгновенье. Он видел себя со стороны, видел обезображенный скелет, ему было больно и горько. Но ведь это плата за участие в клановых раздорах.

— Прощай, брат Линг. Не скорби по мне, я же твой враг, — Михонг подмигнул глазом.

— Ты мне не враг!

— Ты мне тоже… — прошептал Михонг.

Истина хлопнул в ладоши. Оболочка Михонга и тело его рассыпались на пепел, который тут же испарился в белом помещение — небытие.

Замерев, как покойник, Линг глазами прощался с братом. Он осознавал, что никогда больше не увидит Михонга. Брат ушёл. Исчез. Вместе с ним, Линг чувствовал, умерла и частичка его. Слезы больше не шли, они исчезли, и казалось, навсегда. Осталась пустота, бесконечная как обиталище Истины.

— Михонг, ты мой брат, а не враг, — Линг прошептал.

Брат, учитель, лучший друг, будущий советник, соперник, враг… Что-то защемило у Линга. Брат, учитель, друг, враг, такой же житель империи. Сколько всего в себя включал один Михонг! “Всё в одном, одно во всём”, — в подсознании принца вспыли слова, который он слышал, может быть, раз в жизни. Их суть доходила до Линга.

“Что я здесь делаю? — подскочил к принцу вопрос. — Ради кого я оказался здесь? Своих интересов, клана или народа? Что такое мой народ?”

До него доносились скрежет голосов. Линг достал из кармана брюк философский камень, красную обычную на вид жидкость. Но в этой жидкости были заточены жизни десятка людей. Кто с ними это сотворил? Почему?

Империя это не только народ, слыша голоса в камне впервые, понимал Линг. А подданные это не только жители деревень. В жизни Линга было столько покушений со стороны соклановцев, что он забыл про истинную власть в стране — армию и чиновников, жрецов, управляющими людьми сквозь их веру в богов. А что такое народ? Он ошибался в родных людях, не замечал их гордыни, а как можно стать монархом, если не знаешь, чем дышит та или иная группа людей в империи?

— Кажется, я понимаю. Я понимаю сущность империи! — вскричал Линг.

Всё в одном, одно во всём. Семья, кланы, подданные, враги, — император, каким видел себя Линг, должен заботиться о каждом. Семейные войны, реформы, хлеб и вода — ничто не было отделимо.

Линг поднял голову на Врата. На древнем языке на них были высечены сакральные надписи, Линг не знал этого языка.

— Точно! Вы правы! — воскликнул он. — Гордыня затмила меня. Пять лет назад я отправился в Аместрис, руководясь гордыней. Я наивно верил, что заполучу философский камень, возвышу себя и свой клан. Я гордился тем, что стремлюсь не к подчинению империи, а к её изменению. Но я только превозносил себя. Теперь я понимаю, почему гомункул Гордыня был ребёнком. Он такой хороший, славный на первый взгляд, но атакует беспощадно. Как часто жестокую гордыню легко перепутать с невинной гордостью!

— Эй, долго будешь разговаривать сам с собой? — недовольно посмеялся Истина.

Линг повернулся к белому существу.

— Нет, я готов с тобой говорить.

Истина пересел на другую ногу.

— Наконец-то! Давай представлюсь, человечишка, что посмел совершить запретное преобразование, — он смягчил тон. — Я то, что вы зовёте “мир”. А ещё “вселенная”, или “бог”, или “истина”…

— Помолчи, мне Ал и Эд рассказывали твою песню, — прервал его Линг. — Я знаю кто ты, — Истина удивлённо приблизил голову. — Ты Экшория(1). Один из перворожденных слуг небес. Когда только рождалась Вселенная, ты покусился на самое запретное и святое — создавать жизни. Из-за этого от тебя отреклись как Бог, так и дьявол. Судить во веки веков таких же грешников, как и ты, — вот что стало твоим наказание за гордыню. Ты прав, здесь ты