— Они Плохие потому что у них мама Плохая, — Артем поворачивает ко мне голову, и мне снова хочется с воплями убежать. Потому что этот взгляд не обещает ничего хорошего. — Но мы это быстро исправим. Да, Аля?

Не успеваю опомниться, как он подходит к девочкам и садится перед ними на корточки. Они смотрят настороженно, но Артем очень старается говорить спокойно. Представляю, как ему это сложно дается, потому что я вижу как подрагивают его руки.

— Понимаете теперь, почему я прошел испытание? Потому что я ваш настоящий папа. Теперь за меня не надо отдавать игрушки. Еще у вас есть две бабушки — Галина и Лариса. У меня есть предложение. Вы сейчас идете в машину с бабушками, а потом мы с вами едем ко мне домой.

— А мама? — спрашивает Милаша.

— Мама? — Артем поднимает глаза и одаривает меня взглядом-очередью. — А мама приедет потом. Ну что, поехали? Тетя, отведите моих детей в машину.

Он так давит при слове «моих», что меня чуть не сбивает с ног. Но я быстро прихожу в себя.

— Нет, — говорю с тихой яростью, глядя в глаза Асадова.

Я чувствовала, что так будет. Не надо было от него прятаться. Надо было хватать детей, садиться в первый попавшийся самолет и лететь на другой конец планеты.

И тогда Асадов не забрал бы у меня детей.

Его тетка берет девочек за руки и ведет к выходу, но они оглядываются на меня, останавливаются, и я готова наброситься на Асадова с кулаками.

— Нет, — повторяю, задыхаясь, — ты никуда их не повезешь. Я против. А если попробуешь увезти детей силой, я вызову полицию.

— Да? — делано изумляется тот. — Серьезно? С моим мнением ты не сильно считалась все эти пять лет.

Не успеваю возразить, как он подходит впритык и больно сдавливает локоть.

— А теперь послушай меня, — его голос звенит как высоковольтный провод. — Я запущу процесс установления отцовства прямо сейчас. Если ты включишь мозг и не будешь чинить препятствий, позволю тебе видеться с дочками. Когда мне будет удобно. Если будешь мешать, я сегодня их не увезу. Но как только мое отцовство будет установлено, я подам иск в суд, что ты намеренно скрывала моих детей. Процесс обещаю громкий. Все-таки, наследницы Асадова находятся не каждый день. Угадай, как скоро ты останешься без работы. О том, кто выиграет дело, мне даже неинтересно говорить.

— Твоя охрана запретила мне к тебе приближаться, звонить и писать. Ты сменил номер телефона, а меня заблокировал, — теперь я сжимаю кулаки от ярости. — Извини, но телепатировать я не научилась.

— Повторяю, разговор продолжим в суде. Покажешь там письма с уведомлением, которые ты мне отправляла. Или чеки по оплате услуг адвоката, которого ты наняла, чтобы сообщить мне об отцовстве. Можешь приложить видеоотчет, как я не стал его слушать и спустил с лестницы, — Асадов еще сильнее сдавливает локоть и уже не сдерживаясь хрипит: — Кто позволил тебе единолично распоряжаться моими детьми?

— Артем, что ты творишь? — его мать выглядывает из-за спины и с тревогой смотрит на Асадова. — Она мама. Ты серьезно собрался отобрать у нее эти три цветочка?

— Мама, не лезь. Иди в машину, — Артем не разрывает зрительный контакт, мы оба тяжело дышим, и между нами воздух так искрит, что нами легко можно было бы запитать весь отельный комплекс.

— Артем, — сглатываю слезы, которые уже текут по щекам, — Артем, пожалуйста. Не забирай у меня дочек. Я их так люблю…

Каменная маска на миг исчезает, и я вижу его лицо, перекошенное от смеси боли и злости. Но оно быстро вновь становится бездушной каменной маской.

— Я… я подумаю, — выдыхает воздух со свистом и разворачивается.

— Подожди, — хватаю его за рукав, — им нужны пижамки, игрушки.

— Ты серьезно считаешь, что я не в состоянии это все купить?

— Ты не понимаешь, — я вижу три встревоженных личика, которые издали следят за мной, машу им и улыбаюсь сквозь слезы. Я не хочу их пугать. — Марьяша любит с жабками, а Милаша со звездочками. У Марго просто розовенькая…

— Что с жабками? — непонимающе спрашивает Артем.

— Пижамка… — отворачиваюсь и вытираю слезы. — А еще Максимилиан…

— Значит привезешь. Мы будем в «Параллели». Думаю, ты сумеешь найти в городе мой отель и не заблудиться.

Он разворачивается, подходит к детям, без особых усилий поднимает их на руки — сразу всех троих. А я остаюсь стоять посреди отеля, беспомощно глядя им вслед.

* * *

При всех я еще держалась. Но стоило войти в кабинет, выдержка полностью меня покидает. Ноги подламываются, и я бессильно опускаюсь за стол, накрывая голову руками.

И он еще Берсенева обзывал подонком?

Кто бы говорил! Ярослав отобрал у меня только деньги, а Асадов забирает самое дорогое. Единственное, что у меня есть. Бесценное. Моих девочек.

Реву в голос, и мне все равно, что услышит кто-то из персонала. В словах Асадова ужасающая правда. Если он подключит все свои возможности, я останусь без детей в два счета. А самое страшное, если он их увезет куда-нибудь, где нужно долго ждать визу.

— О каких это таблетках ты говорила, Аленка? — слышу вкрадчивое и вскидываю голову. И чуть не падаю от удивления со стула, потому что надо мной, склонившись, стоит мать Артема. — Какой гадостью этот умник тебя травил?

Меня шокирует не то, что она здесь, а ее выражение лица. И еще этот тон. Она мне в самом деле сочувствует? Это не галлюцинация?

— Он дал мне таблетку экстренной контрацепции, — бормочу в ответ, поспешно вытирая мокрые щеки.

— А ты не выпила? Выплюнула?

— Что вы! — возмущенно встряхиваю головой. — Выпила, конечно. Потом уехала учиться по обмену студентами. Я до третьего месяца не знала, что беременная. Думала, просто растолстела.

— И ты ему действительно ничего не говорила? — я ищу в ее голосе осуждение и не нахожу.

— Нет, — мотаю головой, — мы больше не виделись после того, как…

Умолкаю. Не могу подобрать нужные слова. После того как мы переспали? Как он стал моим первым мужчиной? Как мы с ним сделали наших девочек?

Очень тяжело говорить с матерью мужчины, с которым я провела всего одну ночь. Рассказывать о том, что у меня не хватило духу подойти к нему на ярмарке и вовсе нет никакого желания. Не хватало, чтобы она думала, что я до сих пор страдаю по ее сыну.

— Он положил мне на карту деньги и отправил мой номер в черный