Все это пришлось искать и восстанавливать машину. Фару сняли со списанного ЗИС-5. Ограничитель поворота руля изготовили из полотна пилорамой пилы. Рычаги и педали приварили. Не решен был один вопрос – замена замка зажигания. Пришлось замыкать «на прямую».

Я думал, нашей дружбе наступит конец. Но Гриша рассудил по-другому. «Железа много, на наш век хватит». И после ремонта мотоцикла я все так же катался на нем. Правда, скорости уже были другими.

На «электростанции» я проработал несколько месяцев, а затем перешел работать сменным трактористом на трактор ДТ-54.

Пахал землю. Сеял зерновые. Сажал квадратно-гнездовым способом картошку. Заготавливал силос и так далее. То есть делал все то, что должен делать тракторист в деревне.

Конечно, самыми трудными были ночные смены. Монотонное звучание мотора, покачивание трактора на неровностях почвы, отсутствие возможности с кем-то поговорить. Каждый из этих факторов способствовал появлению дремы, а иногда … я просыпался и видел, что едем мы с трактором не туда. В общем, все как в песне: «Мы пахали – я и трактор, трактор ехал, я пахал».

Из этого периода запомнился один эпизод. Дело было зимой. Получив задание перевозить сено, уехал на тракторе с гринжалами[3] километров за пять от деревни.

[3] Гринжалы (белорусс.) – деревянные сани, сбитые из двух длинных 5-метровых бревен и застланные досками. Зимой использовались для перевозки объемных нетяжелых грузов – сена, соломы и т.п.

Загрузились и возвращаемся домой. Вдруг я почувствовал боль в горле и жар. Открытая дверь кабины при морозе более двадцати градусов вызвала предсказуемые последствия. Как я прибыл на место, как ставил трактор на стоянку и добирался домой – не помню.

Пришел в себя на следующий день, лежал с температурой около 40 градусов – схватил ангину. Вылечила крестная. Принесла стакан первачка. Заставила выпить и закусить сухарем черного хлеба.

Поскольку я спиртным не баловался, то этого количества самогона при соответствующем градусе хватило, чтобы я вторично впал в беспамятство, но уже по другой причине. На следующий день проснулся, как говорят медики, практически здоровым». А окончательно от предрасположенности к ангинам меня вылечил старшина во время срочной службы. Главное в его «рецепте»– закаливание.

К этому времени вернулся из Минска брат Петр (1930г.р.) с семьей и было принято решение на нашем огороде напротив родительского дома построить дом для его семьи.

Поскольку деньги на строительство дома в семье практически отсутствовали, то было решено купить подешевле какую-нибудь старую избу и своими силами построить дом.

Так и сделали. Дядя Федор (Юрков) в одной из соседних деревень подобрал за 300 рублей (примерно столько стоили две машины дров) дореволюционной постройки избу, срубленную из круглых бревен в «черный угол». В течение одного дня мы его разобрали и перевезли в деревню Селец.

К моему изрядному удивлению, старые бревна оказались очень прочными, и чтобы отесать их, приходилось по два – три раза в день точить топоры. Работа, конечно, была очень тяжелая, сказывалось отсутствие опыта. Ведь раньше ни Петр, ни я плотницкими делами не занимались.

Весь наш опыт состоял в первом венце, положенном нами под руководством и под присмотром опытного плотника, фронтового сапера, моего дяди Федора Бута по кличке Юркович. После первого венца он нас покинул, и дальше нам пришлось управляться самим. Тем не менее, в нашем случае желание победило неумение. Дом получился как картинка. Отесанные бревна сверкали желтизной, источали приятный запах смолы, которая обильно выступала на их поверхности под солнечными лучами.

Особенно радовала черепичная кровля. Ведь до этого почти все дома имели кровлю соломенную или из камыша. И то, и другое было очень пожароопасным. Именно в эти годы многие сельчане начали менять соломенное покрытие своих домов на шифер, черепицу, жесть. Это стало возможным благодаря улучшившемуся материальному благосостоянию моих односельчан.

Как-то незаметно проскочило время, и я даже не заметил, как по предписанию военкомата окончил вечерние трехмесячные курсы операторов радиолокационных станций.

Прошел в райвоенкомате отборочную или мандатную комиссию. Эта комиссия, составленная из представителей советских, военных, партийных и комсомольских органов, решала судьбы всех призывников, определяя с учетом образования, здоровья и анкетных данных, род войск и место службы, куда их будут направлять служить.

Конечно, самой престижной (причем независимо от больших сроков службы, в мое время это было четыре года) была служба в военно-морском флоте. Далее по убыванию шли авиация, танковые войска, артиллерия и так далее.

Ну а мне в одностороннем порядке предложили службу в Группе Советских войск в Германии. Со мной никто даже и не думал советоваться. Просто проинформировали – как о решенном вопросе.

Моя резкий и жесткий отказ «служить немцам» вначале вызвал бурю негодования среди отдельных членов комиссии. Как, мол, так! Мы ему предлагаем такое престижное место службы, а он, видите ли, не желает. Моя непоколебимая позиция только разожгла пыл ораторов.

В итоге я был выставлен на некоторое время за дверь. За эти несколько минут я сам себя еще раз убедил, что мотивы моего отказа обоснованы, и я буду стоять на прежнем решении.

Когда же меня пригласили вновь в кабинет, там была гробовая тишина. Спорить и уговаривать не пришлось – военком огласил решение комиссии о том, что местом моей службы будет территория Советского Союза. Пока свободен. Ожидай повестку о призыве.

Глава десятая. О моем отношении к религии

Если б не было ада и рая,

Их бы выдумал сам человек

(С. Есенин).

Несколько слов о своем отношении к религии. Вопрос, который мне не очень хотелось затрагивать. Особенно сейчас, в период перехода от оголтелого атеизма к «глубокой вере». Я не очень верю в искренность бывших первых секретарей обкомов, номенклатурных работников ЦК КПСС и бывших работников Комитета Глубинного Бурения, а также, как по команде, ставших «глубоко верующими» чемпионов Олимпийских игр, артистов народных и заслуженных и так далее. Уж слишком быстро, прямо в одночасье, как надоевший костюмчик, сменили они свои убеждения. Хотя, возможно, их и не было никогда – так же, как нет и сейчас. Возможно, все зависит не только оттого, что быть верующим стало модно, но и от желания кому-то понравиться, кому – то угодить и «под шумок» что-то урвать.

Но как говорят «Бог нам всем судья!».

Видимо, здесь нужно дать характеристику среды и местности, в которой я проживал, с точки зрения отношения к религии, или, так сказать, духовности края.

Наиболее полно эту характеристику дает газета