Едва бой закончился, Намётнов подбежал к Хэй Лубину, сграбастал его своими лапищами, поднял, прижал к груди, расцеловал в обе щеки.

– Ходя, – сказал. – Собачий ты сын! Люблю больше жизни!

И осторожно поставил на место.

За этот славный бой ходю наградили грамотой и назначили наводчиком вместо погибшего Золтана. После того, как китаец взял пулемет в свои худые, но цепкие руки, полк уже не терпел поражений и смело выходил против врага вдвое, а то и втрое превосходящего числом. За ужасную победоносность ходин полк прозвали красными дьяволами. Даже отборные офицерские части беляков, с примкнутыми штыками ходившие в психическую атаку без единого выстрела, боялись выступать против красных дьяволов. Сам ходя в этом названии ничего особенного не видел – полк состоял из иностранцев, а их в Китае всегда звали чертями. Разве что тут еще включили уточнение – красные черти. Ходе не очень-то нравилось называться чертом, но выбора особенного не было.

Впрочем, как говорил комиссар Намётнов, не все коту масленица, будет и постный день. Случился постный день и у Хэй Лубина. Как-то раз пришлось им обороняться против многократно превышающих сил. И не то плохо, что людей у врага было много, плохо, что выставил он целых пять пулеметов против нашего одного – и все пять работали по ходе. Наводчик Хэй с его заряжающим отстреливались неистово, огрызались, как дикие звери – да только где им одним против пяти!

Сначала убили ходиного помощника, потом ранили в руку и самого ходю. Без пулемета побежали прочь красноармейцы сломя голову, а ходя попал в плен. Он думал, что за точную против беляков стрельбу его и самого сразу шлепнут, но вместо этого ходю отвезли в лазарет и вытащили пулю.

Потом в лазарет к ходе пришел командующий бригадой полковник Сазонов. Это был сивоусый крепкий человек, наверное, тоже из казаков. Он сел рядом с ходей и крякнул, разглядывая его. Спустя несколько минут смотреть на раненого сбежались все белые офицеры.

– Это и есть тот самый красный китаец? – спросил один, с пшеничной бородкой.

– Надо думать, – хмуро отвечал полковник.

– Страшно представить, на что только способна дикость, – не унимался бородатый. – Он вообще по-русски разговаривает?

– Надо думать, – еще более хмуро сказал полковник.

Когда, насмотревшись на жалкий ходин вид, офицеры разошлись, полковник Сазонов предложил ему обучать белогвардейских пулеметчиков. За это обещал ходю не расстреливать.

Тот, услышав, что надо будет учить беляков, возмутился. Он их обучит, а они потом будут его братьев-красноармейцев косить сотнями и тысячами? Не бывать. И ходя отказался.

– Придется тогда расстрелять тебя как бешеную собаку, – невесело заметил полковник.

Что прикажете делать в таких обстоятельствах? Нечего делать, только соглашаться. И ходя согласился. Согласиться-то он согласился, а сам взял и сбежал из лазарета через неделю – как только почувствовал себя получше.

К счастью, линия фронта была совсем рядом, ходя в ночи и не заметил, как ее перешел. Тут его схватили красные и хотели предать революционной казни как китайского милитариста. Еле-еле объяснил, что он свой, рабочий паренек, из пулемета по белым стрелял, даже вот ему руку ранили враги революции. К счастью, нашлись такие, которые слышали про китайца-пулеметчика. Но вот несчастье, полк его разбили в бою и расформировали. А сам ходя, как тяжело раненный, подлежал комиссованию и отправке в тыл.

Хэй Лубин не возражал: рука все еще сильно болела, и ему хотелось немного отдохнуть от пулемета, атак и смертей. Ходя был вчистую демобилизован и, как всегда, отпущен на все четыре стороны. Теперь он точно мог считать себя свободным. А свобода, как стало ясно, великая вещь. Правда, кусок хлеба – вещь не менее великая. Где в смутное время можно найти человеку кусок хлеба? Правильно, в столице. Именно поэтому Хэй Лубин и поехал в Москву, которая к тому моменту уже снова стала столицей.

Здесь он поначалу едва не умер с голоду, но потом наткнулся на одноплеменников. После чего второй раз едва не умер, но уже не с голоду, а от работы. Сделали из ходи вьючного мула, таскал он круглые сутки тюки с товаром, и вообще делал грязную работу – такую грязную, о которой русский человек даже догадываться не может. Кормили ходю тоже соответственно, то есть очень плохо даже по китайским понятиям.

Еще в Китае знакомый студент, сдавший экзамен на звание сюцая, рассказывал, что великий китайский поэт Су Дунпó, когда был в ссылке на юге, жил так бедно, что питался паразитами из кишечника крыс. На то, чтобы добыть саму крысу, у него денег не было, вот он и шел на рынок, и покупал там на последние гроши паразитов. Так ли это было на самом деле, или студент все придумал, ходя знать не мог. Но если и правда так, то можно сказать, что питался он почти как великий поэт Су Дунпó – вот только стихов писать так и не научился, так, подвывал иногда во сне что-то, когда кошмар привидится. Но были ли эти подвывания стихами, точно сказать он не мог.

Наконец у знакомого старика в прачечной освободилось место – от чахотки умер помощник. На его место пригласили Хэй Лубина. А почему бы не пригласить? Один китаец умер от чахотки, пусть и другой теперь умрет, кто о нем пожалеет?

Когда после первого дня стирки ходя упал на кучу тряпок, постеленных тут же, в прачечной, и посмотрел на свои стертые, окровавленные руки, он задумался. Теперь война, где каждый день убивали людей и в любой миг могли убить самого ходю, казалась ему не такой и ужасной. Ведь убьют один раз, а в прачечной работать надо каждый день. Может быть, действительно, проще лечь и умереть?

Но умереть ему не давало тысячелетнее китайское упрямство и вера в то, что духи предков его не оставят. Он даже и здесь, в Москве, соорудил маленький алтарь, на котором разместил дощечки с именами покойных родственников и по праздникам сжигал перед ними кусочки бумаги и разную ветошь, которую представлял деньгами и едой.

Вы спросите, откуда при военном коммунизме были в Москве китайские прачечные и кто носил в них стирать одежду, когда и одежды почти никакой не осталось, одни тряпки? На этот вопрос не знал ответа и сам Хэй Лубин. Ему приносили тюки с бельем – одинаково серым и грязным – а он засыпал в него щелок, стирал, кипятил, отбеливал в аммиаке, снова стирал, чтобы отбить запах, сушил и отдавал старику-хозяину.

Была, однако, у ходи во всем этом ужасе одна радость – русская девушка Манюшка, которую случайно встретил он на улице. Манюшка на него такое произвела впечатление, что Хэй Лубин проследил, где она живет, и узнал, что работает девушка горничной у Зои Пельц, которая держит салон для образованных людей. Ну, а где образованные люди, там, известно, и разные излишества. Как же познакомиться с Манюшкой поближе? Очень просто: начать самому этими излишествами торговать. Тогда станешь нужным человеком, везде тебя будут приглашать, в том числе, конечно, и к Зое Денисовне тоже. И ходя взялся за дело.

Однако торговать одними излишествами оказалось опасно. За сто граммов товара могли просто убить, не спросивши ни имени, ни звания. Были, кроме этого, и другие неприятности. Оптовые поставщики досыпали в товар мела, и он становился не такой забористый – приходилось выслушивать ругань и угрозы клиентов. Бывало и такое, что на твой товар предъявляли права другие китайцы. Хочешь – не хочешь, пришлось учиться себя защищать. Был бы тут пулемет «максим», с этим бы вопросов не возникло. Но пулемета не было, и пришлось использовать старый китайский метод: строить зверские рожи, орать как бешеному и размахивать перед собой ножами. Это действовало, потому что китаец – человек к войне плохо пригодный, ему бы продать чего или купить. А когда на него с ножом идут, он все бросает и бежит к своей китайской матери.