– Ты, товарищ Хэй, брось эту свою ревизионистскую политику, – серьезно говорил ему комиссар Намётнов, поблескивая в его сторону черным цыганским, как у лошади, глазом. – Нельзя дезертировать с поля боя и подавно нельзя бросать оружие на милость победителя. За это тебя ждет жесточайший и справедливый военный трибунал, смекаешь?

– Сымекáесы, – радовался товарищ Хэй. Он всегда радовался, когда видел комиссара. Тот не обижал ходю, подкармливал, защищал от командира и от других бойцов – как тут не радоваться?

Комиссар только вздыхал в ответ. Учил он китайца, надеясь, что тот обретет пролетарское сознание или просто войдет в разум. Но все было зря. Ходя упорно не входил в разум и пролетарского сознания не обретал, только солдатский паек жрал попусту.

Рано или поздно, наверное, настиг бы Хэй Лубина строгий, но справедливый ревтрибунал, и красноармейцы сделали бы с ним то, что не захотели сделать казаки. Но тут случилась одна история, совершенно изменившая весь ход событий.

Во время очередного боя по привычке бросил ходя винтовку и побежал от греха подальше в тыл. Но по дороге встретился ему пулемет «максим», поливавший пролетарским огнем белоказачьи войска. Наводчиком у пулемета был венгр Золтан, тоже, как и Намётнов, хороший человек. Он как-то даже учил ходю стрелять из «максима»: отличная, говорил, военная специальность, не хуже, чем в прачечной белье стирать, китайцу всегда пригодится. Хэй Лубин слушал да на ус мотал, но сам пулемета не трогал, боялся. Как бедному ходе такое чудище в руки взять, его же сдует в один миг!

Вот и сейчас Золтан увидел, что китаец бежит куда глаза глядят, выматерился по-русски, перестал стрелять, высунулся из-за щита, замахал руками, кричит: «Сюда давай, сюда!» Ходя недолго думая бросился к нему. Добежал, упал рядом. Чувствует, под боком мягкое, мокрое. Повернулся, обмер – прямо рядом лежит заряжающий, чех Марек. Лицо бледное, мертвое, а по правому боку расплылась и темнеет горячая кровь.

– Убили Марека, – сквозь зубы процедил Золтан, – застрелили, сволочи!

И выругался не по-хорошему – хоть и на чистом венгерском языке, а все равно понятно.

– Ты вот что, товарищ Хэй, ты его место занимай – будешь заряжающим, – закончив ругаться, велел Золтан.

Ничего не сказал на это Хэй Лубин, просто отвалил бездыханное тело Марека, взял ленту и стал помогать наводчику. Когда патроны кончались, быстро хватал новую ленту, сноровисто вставлял, и пулемет снова строчил по проклятым белогвардейским гадам. Впервые за все время, как сбросили Пу И, ходя чувствовал себя счастливым. Сердце его бешено стучало в ушах, кровь яростно бежала по жилам. Тра-та-та! Тра-та-та-та-та-та-та!

Но счастье длилось недолго. Вражеский снайпер изловчился и ранил Золтана. Тот вскрикнул и перестал стрелять.

– Цо? – волнуясь, спрашивал его ходя. – Есе цо? Убили мало-мало?

– Руку мне… перебинтуй! – морщась от боли, попросил Золтан.

Хэй Лубин, рискуя жизнью, навис над ним, вытащил бинт, сноровисто перевязал, старясь посильнее пережать выше раны, чтобы кровь не шла слишком уж густо. Золтан кивнул, взялся правой рукой за ручку пулемета, пытался опереться на левую, но вскрикнул и повалился. Несколько секунд лежал, пытаясь отдышаться.

– Не держит, – сказал, – не держит рука.

Ужаснулся Хэй Лубин, задрожал. Ая-яй-яй, как нехорошо вышло, как плохо! Не может опереться наводчик, не может и стрелять. Нет пулеметного прикрытия, не могут наши в атаку идти. Что делать теперь бедному ходе? Известно что: то же, что и всегда – подхватился да бежать. Но нет, постой, ходя, не спеши. Ты побежишь, а что с Золтаном будет? Он раненый, ни стрелять, ни бегать не может. А ну как беляки в контратаку пойдут? Дойдут до пулеметного гнезда, захватят еще живого наводчика, запытают до смерти. Нет, так не годится, нельзя бежать. Хватит, набегались. Свинья бежит, собака бежит, ходя не бежит.

Буквально пару секунд думал Хэй Лубин и надумал свернуть шинель и положить ее под грудь Золтану. Тогда опора не нужна, можно одной рукой стрелять. Все сделал ходя, как надо. Хотя Золтан стонал и ругался слабеющим голосом, сам затащил его на шинель – откуда только силы взялись. Сам зарядил пулемет, лег рядом.

– Бей! – велел ходя Золтану. – Можно.

Золтан скрипнул зубами, преодолевая боль, приложился к пулемету. Тра-та-та! Тра-та-та-та! Но попусту трясся пулемет, зря жал на гашетку подстреленный наводчик. Не мог он одной рукой удержать орудие, все пули уходили куда-то в небо, в пустоту. Увидев это, обмер товарищ Хэй. Что же делать теперь? Как сказать наводчику, что все зря, что мимо?

Но тот и сам все понял. Отпустил ручку, упал ничком.

– Все, – сказал чуть слышно, – отстрелялись мы с тобой, ходя.

Ходя заплакал, размазывая слезы по чумазой физиономии. Жалко было ему Марека, жалко Золтана, жалко пулемет… А жальче всего было себя, что не побежал, как обычно, прочь, попался на удочку судьбы, застрял в пулеметном гнезде. И вот теперь умрет он, и никто ему не поможет.

Золтан, хоть и не смотрел на него, почувствовал, что ходя плачет.

– Не плачь, ходя, – сказал. – чему быть, того не миновать.

И добавил еще что-то по-венгерски, чего понять было никак нельзя. Тут ходя шмыгнул носом и с ненавистью посмотрел вперед, туда, где прятались белоказаки. Посмотрел и увидел такое, что сердце похолодело.

Беляки уже не скрывались в окопах, держа оборону. Поняв, что пулемет не работает больше, собрались они с силами и пошли в атаку. Красные пятились, огрызались, отстреливаясь, но противник превосходил числом. Еще метров триста, ну пятьсот – и белые отшвырнут наших за пулеметное гнездо. А там уже погибнет и Золтан, и пулемет, и сам ходя.

До смерти испугался Хэй Лубин, взмолился духам предков.

– Спасите! – закричал. – Помогите!

И помогла молитва ходина, не оплошали духи предков – послали ему спасение. Словно молния блеснула перед глазами у ходи. Вспомнил он все, что говорил ему когда-то и показывал Золтан. Все устройство пулемета вспомнил, и как целиться из него, и как стрелять. Бережно отодвинул лежащего ничком наводчика, мгновенно перезарядил пулемет. Ну, ходя, последний твой час наступил. Не посрами интернациональный полк, не посрами Поднебесную и духов предков!

– Тра-та-та-та-та-та-та-та! – четко и сильно заговорил пулемет. – Тра-та-та! Тра-та-та!

Как снопы под косой повалились беляки, срезанные прицельной стрельбой. Еще несколько секунд рвались они вперед, не понимая, что происходит, но все так же мощно и точно работал пулемет. Увидев, что падают они от «максима» десятками и мало не сотнями, испугались беляки, затоптались на месте, залегли. И тут уж в контратаку перешли красные.

С криком «ура!» – сначала нестройным, слабым, а потом растущим, мощным – красноармейцы поднялись с земли и пошли, целясь и стреляя, и даже стреляя не целясь. Как будто огненная стена выросла впереди них, двигалась с ними, не давала белым поднять голову, ответить. Никогда еще в полку, да и в любой другой красноармейской части, не стрелял пулемет так сильно и точно, не косил врагов так безжалостно.