Он долго молчал, глядя в утреннюю перспективу пустынной дороги. Это означало, что он не знает, что сказать и стоит ли ему отвечать?

— Сведения-то откуда? — спросил он. — Какая пещера? Ничего бы он не посмел. Я его убогие замыслы сразу же раскусил. Но риск был… поэтому я и поспешил тогда, слишком поспешно присвоил тебя… Ты же не пожалела тогда об этом?

— Да, — согласилась я, — Я не жалею ни о чём.

— Поверь, тут нет ничего из того, что можно определить как внушение, суггестию с моей стороны. Ты сама сносишь мне голову. Ты сама вызываешь у меня ненормальное это влечение. И я не упрекаю тебя, потому что ты питаешь меня своей уже энергией, усиливаешь все мои возможности многократно. Или же обладаешь способностью вскрывать внутренние и запечатанные прежде резервы. Это объективная оценка реалий, и если бы ты знала по опыту, — но лучше такого опыта и не иметь, — насколько редко попадаются полноценно функционирующие в этом смысле мужчины, обладающие и физическим, и душевным здоровьем, то согласилась бы со мной. И тут нет тупого самолюбования, а лишь предельная моя искренность. Мы же с тобой предельно открыты друг для друга. Так?

У него была одна особенность, что увлекаясь, он начинал болтать на непонятном языке! — Ты постоянно перемежаешь свою речь непонятными словами. Если такое происходит в общении с прочими, то ты сильно рискуешь…

— С прочими такого не происходит. Только ты вскрываешь все мои защитные барьеры. Только перед тобой я стал беззащитен. Хотел сказать, что вовсе не зомбирую тебя на то, что я для тебя свет в окошке, а вокруг тьма. Ты же тонко-организованная девочка, ты и сама понимаешь, какая редкая гармония у нас с тобой… ну… хотя бы в смысле сексуальной слаженности в наших отношениях. Это супер как ценно, уж поверь моему опыту. Который тоже не всегда греет мою душу, и порой кажется, что лучше бы его и не было. Я ведь умею дарить тебе предельно возможное по его силе наслаждение, ведь так, мой лягушонок?

Тут он преисполнился невероятной гордостью за свою мужскую силу, настолько мощную в его мнении, что таковой она была у него лишь в годы юности. Поскольку мне не с кем было его сравнить, — да и не хотелось нисколько такого вот опыта, — я с ним согласилась. Тон-Ат? Это вообще выпадало за границы привычной всем реальности, чтобы возможно было сравнивать в принципе несравнимые процессы из двух параллельных миров.

— Наслаждение само по себе не самоцель. Оно дано нам для продолжения рода. Для здорового потомства. При отсутствии любви и дети могут родиться ослабленными. Ведь так, мой ручной тигр?

Он искоса глянул на меня, как бы отбрасывая кличку «тигр». Или же слово «ручной» его покоробило? — Зачем загружать себя мыслями о детях, когда ты едва-едва, даже не вкусила, а надкусила лишь то, что и есть любовь полов? Твою красоту может повредить материнство. Таскать в себе развивающийся и день ото дня уплотняющийся плод очень нелегко. Опять же это вздутое пузо, которое мешает всему, даже сну. Потом роды, когда всё в теле женщины выворачивается наружу, кошмарная боль, хотя последнее тебе бы точно обезболили. И не забудь, на какое длительное время я тоже лишусь полноценных радостей, а я их только-только и обрёл. Конечно, я привык к самоограничению, но так жить годы и годы я уже устал…

Он опять размякал на глазах, а я, хотя и потеплела ответно, не хотела уже прощать его за то безразличие, с каким он отнёсся к моему признанию о желании иметь ребёнка. Не нуждался он ни в каком ребёнке!

— Твоя выточенная фигурка, твои бесподобные ножки, чудесный животик, шелковистая и умопомрачительно стройная спина… я теряю от тебя голову, и не всегда её нахожу при насущной уже необходимости. Работать с раздвоенными мыслями, а по сути, с отключенной головой, когда одновременно несёшь неотменяемую службу и перебираешь те бесценные впечатления, какими ты меня загрузила, и постоянно мечтаешь об их повторении, согласись, лягушонок, это та ещё проблема. Не просто так ваша Мать Вода хотела присвоить тебя как жрицу — профи по усладам. Конечно, если принять на веру её существование…

— Про мои «сиси» не упомянул, — поддела его я. — Хватит надо мной потешаться! То я профи для твоего личного услаждения, то цветок болотный, то прыткий лягушонок. А ты тогда кто? Дух трясины, что ли? Ты не в болоте живёшь. Если ты не умеешь придумывать нежные обозначения, то у меня есть имя…

— Как же я сожалею о том, что тогда у реки не схватил тебя в охапку и не утащил к себе. Купил бы тебе и твоей бабушке домик, и вы жили бы там, вместе воспитывая наших детей. И ей, и тебе было бы занятие, а уж я обеспечил бы вас всем, что вам и потребно…

— Но ведь я была тогда несовершеннолетняя. Ты забыл?

— Так это установка не для здешних условий. Ты вполне была вызревшей девушкой для своих шестнадцати.

И я опять таяла от нежности к нему, от благодарности, что он признался, детей хотел! От меня…

— Ты хотел, чтобы был ребёнок? От меня…

— Да.

— А теперь? — спросила я, и моё сердце, приостановившее свой бег, загорелось надеждой утащить его в Храм Надмирного Света, — Ты хочешь, чтобы родился наш ребёнок?

— Не знаю, — ответил он и отстранился от меня, будто боялся, что я тут же приступлю к деторождению.

Я была обескуражена, — То есть, уже нет?

— С тех пор я сильно изменился. И мои взгляды на здешний мир тоже.

— Какое отношение к перемене твоих взглядов имеет моя насущная потребность стать матерью? Если ты по-прежнему желаешь меня как женщину? И ведь сильно же… нет?

— Так в какую же новую игру мы будем играть? Чтобы ты не скучала? И не сбежала бы…

— Вот именно, что надоело мне уже играть. Вот именно, что я хочу настоящей уже жизни!

— И с чего же ты хотела бы её начать? Настоящую жизнь.

— Хотя бы с того, что ты пригласишь меня к себе в гости…

Я расценила его молчание как нежелание видеть во мне не игровую уже куклу, а настоящую свою возлюбленную.

— Куда? — спросил он.

И опять у меня язык не повернулся напомнить о хрустальной пирамиде. Я бы лично устроила там генеральную уборку, если она