— Зверски означает неразумно…

Мы стали целоваться, и целовались так долго, что я не заметила, как он с завидной ловкостью обнажил мою грудь, чтобы напитаться тем самым «любовным нектаром», которого в действительности у меня не имелось, но раз уж ему нравилась такая выдумка, то и я чувствовала ответный всплеск своих нейронов… Как я хотела в данный миг, чтобы мой ребёнок был прижат к моей груди, — наш ребёнок! И уже настоящий живительный молочный нектар питал бы его тельце… И я вдруг полноценно ощутила то, что впервые смогла ощутить лишь в «Мечте» во время наших странных путешествий в мир сновидений наяву. Я едва не отключилась от внезапной остроты переживаемого момента, теряя нить реальности и соскальзывая в глубину того самого блаженного колодца, из которого никогда не хочется выныривать наружу…

Я очнулась от собственных стонов, — Я согласна на твой подземный мир… поедем туда прямо сейчас… — промямлила я, приходя в себя и поражаясь тому, с какой лёгкостью я готова была отказаться от него только что. Сбежать, всё бросить. Ведь замены ему нет! И такой «Мечты» уж точно никто мне не подарил бы.

— Я почти наяву увидела нашего возможного ребёнка. Чудесного светловолосого мальчика. Я кормила его грудью и испытала вдруг… то самое, как твоя земная жена когда-то во время кормления твоего первого сына. Он выглядел таким пригожим, Руд, милый…

— Ты не выспалась, что ли? — спросил он, — Если видишь сны наяву. Я не могу сейчас. Мне необходимо в самое ближайшее время попасть в Коллегию Управителей, а там, знаешь, опозданий не прощают.

В отличие от меня он вовсе не потерял берега реальности из виду. Голос звучал трезво и даже сердито. Но это могло быть от его же нежелания ехать в столицу прямо сейчас, когда необходимость того требовала, а ему хотелось того же, что и мне, — Давай займёмся сбросом наших взаимных желаний в машине… Только быстро.

Меня сразу отрезвило его настолько и грубое определение того, что для меня имело лишь одно обозначение. Любовь…

— Опять этот придорожный «насыщенный секс»… — я выставила обе ладони между ним и собою, призывая к дистанции и не давая опять приникнуть ко мне, — Нет!

— Какая она воздушная и нежная, — прошептал он, не отлипая от моей груди. — Такая одухотворённая по виду. Иногда мне кажется, что твоя грудь наделена своей собственной душой, имеющей отдельное от тебя существование, а её сосцы наделены особым зрением… так и кажется, что она смотрит на меня всякий раз, когда я к ней прикасаюсь, опасаясь моей чрезмерной грубости.

— Тебе всё время нечто кажется! У груди душа есть, а у меня нет?

— Каждый орган у человека наделён своей собственной душой, чтобы ты знала. Их гармоничное, а иногда и не очень, сложение и есть индивидуальная душа всякого существа. Но в данном случае, сумма гораздо больше суммы самих слагаемых. Поскольку это не механическая, а живая и одушевлённая математика. Мне ведь, в самом деле, часто хочется сдавливать твою грудь очень сильно, и всякий раз я натыкаюсь на этот её кроткий укор, на эту её ангельскую молочную беззащитность… — всю эту интимную белиберду не стоило и пересказывать, но я была бессильна против такого оружия, его ласковых признаний, вызывающих всегда ответное желание уступить ему. Прощая ему его чудачества, как и пристрастие к некоему несуществующему нектару, якобы наполняющему мою грудь.

— Никто и не препятствует тебе разыскать более гармоничное существо, — сказала я.

— Препятствуешь ты сама, поскольку ты уже прочно заняла это единственное место. Никому не протиснуться уже в силу того, что таковых не имеется.

— Ты постоянно лезешь к моей груди, как самый настоящий голодный младенец, хотя и гипертрофированный в умственном и физическом смысле…

Мужчины, когда они подпадают во власть женщины, поражают наличием в себе детских черт, как только перестаёшь видеть в них некое воплощённое совершенство. Так что и я часто относилась к нему, скорее, как к своему великовозрастному сынку. Я призвала на помощь всю свою возможную волю к противодействию. — Даже не стремись запихнуть меня опять в костюм придорожной бродяжки!

— Так уж и не хочешь? — ворковал этот искуситель, углубляясь под моё платье. — Я-то считаю, что у нас давно уже общая нейронная сеть, хотя и на особом энерго-полевом уровне… И если я хочу тебя, то это всегда лишь мой отзыв на твой же призыв… Разве нет?

— Повтора тех игр в придорожную бродяжку и неудержимого в своих желаниях бюрократа уже не будет! Как и игр в сновидения, поскольку я уже проснулась… — какие слова подобрать, какие действия, чтобы не я, а он сам озвучил предложение пойти со мной в Храм Надмирного Света? Чем именно воздействовала на него та Иви, когда он был готов так поступить?

— Хочешь смены декораций? Во что же ты хотела бы играть? — он принял призыв к дистанции и отстранился. К тому же он, действительно, спешил по своим неотменяемым делам. — Ты у своего колдуна в его заколдованном царстве-государстве не наигралась, что ли? Не пора ли приступить к настоящей жизни, лягушонок? — он погладил мою руку, после чего сжал её в своей. Очень сильно. И долго не отпускал. Мне не нравилось его постоянное обозначение меня скользким и юрким земноводным.

— Чего надулась? — спросил он.

— Зачем ты постоянно обзываешь меня лягушкой? На что намёк? Что я холодная и чужеродная?

— Когда ты спала в той самой каморке после выставки в Творческом Центре, раскинув свои бесподобные ножки и трепетные руки в стороны, ты напоминала милого, но самого очаровательного лягушонка на свете. Ты настолько устала, настолько крепко спала, неутомимая моя труженица, что не почувствовала, что я рядом. Мне же хотелось, чтобы ты уставала лишь от любви, а не ради прихотей троллей…

Я поразилась его рассказу. Он приходил в ту квартиру в столице уже после того, как я вывалилась из его машины, а он уехал? Когда я решила, что вижу его во сне? Он же не просто так спрашивал, где мои окна? Сразу и вычислил месторасположение моего жилья. Замки вскрыл, как и обычно. А кто же приходил потом, в бесформенном чёрном плаще? Кто поведал об умысле Чапоса? Сонное творчество?

— Я хочу спросить… — будоражить прошлое не имело и смысла, но он же сам его затронул. Это прошлое, в котором его желания не реализовались, продолжало его терзать, как провал чего-то, для него существенного. — Ты знал о том, что Чапос в то время, когда мы даже не были знакомы, хотел меня выкрасть? Как только