Стив вернулся, неся виски, и я подождал, пока он уйдет. Я всегда делаю вид, что ворочаю большими делами и не хочу посвящать обслугу в свои проблемы. Могу поклясться, что Стив иногда скрипит зубами от досады, хотя и молчит. У хорошего клиента всегда чуть больше прав, так что Стиву приходится терпеть. Он ведь всего лишь бармен.

Когда он ушел, я поднял бокал:

- За кривую, что нас вывезет, за коня, что унесет, за идею, что все выразит, за вранье, что нас спасет.

- Честное слово, я не пью...

- Я намерен тебя угостить, так что отказываться бесполезно. - С этими словами я взял его бокал и поднес к самому его носу.

Генри успел приложиться как раз вовремя - иначе бокал угодил бы прямо за широкий воротник. Он сделал глоток, и его огромный рот чуть не завязался узлом, словно его прошили тесьмой. Глаза округлились и наполнились слезами, он попытался задержать виски во рту, но чихнул, сделал судорожный глоток и отчаянно закашлялся.

Я едва не лопнул от смеха. Как-нибудь в другой раз я включу магнитофон, повторю фокус - и прославлю старину Генри на века.

- Черт возьми! - выдохнул он, обретая дар речи. Он вытер глаза потрепанным рукавом (видимо, платка у него не было).

- Крепкое, - сказал он, вымученно улыбаясь. - Неужели ты это пьешь? последнее он почти прошептал.

- Ну да, вот так, - сказал я и допил остаток в его бокале. - И еще вот так, - и допил остаток в своем.

- Сти-и-в! - заорал я, хотя у Стива был наготове поднос с новой порцией, и я это знал. - А теперь - о том, о чем ты начал говорить, Генри, - сказал я, но умолк на время, пока Стив расставлял бокалы и убирал пустые. - Словом, о тебе. Ты заявляешь "нечего рассказывать", потом сообщаешь, что работаешь в магазине, и точка. Так вот, теперь я сам расскажу историю твоей жизни. Прежде всего: кто ты такой? В этой созданной Господом серо-зеленой Вселенной нет большего оригинала, чем ты. Заметь, это только начало.

- Но я.. - заикнулся Генри.

- Ни одна гора, - перебил я, - и наоборот, ни один атом - новейший, расщепленный, выбрасывающий альфа-частицы - не значат больше, чем твоя самобытность. Вспомни землетрясение, вековой дуб, скачки или научное исследование и, клянусь Богом, я назову то же самое, но на тысячу лет раньше. А ты, - тут я наклонился и воткнул указательный палец в ямку над его ключицей, - ты,

Генри, уникален - как на нашей планете, так и во всей галактике.

- Ну нет, что ты, - засмеялся он, освобождаясь от моего пальца, который пригвоздил его к стене.

- Ты уникален! - повторил я, обнаружив, что эти слова помогают выдохнуть через ноздри запах виски, - но это только начало. Уже сам факт твоего бытия это чудо, не считая того, что ты когда-либо сделал, сказал или о чем мечтал. Тут я убрал свой палец и откинулся на спинку дивана, одарив его улыбкой.

- Навряд... - сказал Генри и покраснел. - Слишком много таких, как я.

- Ни одного, - взяв свой бокал, я понял, что он уже пуст, и выпил его порцию, потому что мои губы уже были сложены подобающим образом. - Сти-и-в! Пока бармен приносил новую порцию, я молча наблюдал, как Генри потирает свою ключицу. - Итак, мы начали с чуда. Куда направимся дальше? Как ты думаешь?

Он хмыкнул.

- Не знаю.

- Раньше о тебе кто-нибудь говорил такое, а?

- Нет.

- Ну ладно. - Я выставил указательный палец, но не тронул его, потому что он был к этому готов.

В огромном зеркале за спиной Генри я снова увидел ту женщину. Она рыдала. Это, надо сказать, вообще было ее любимым занятием.

- Почему я об этом говорю, Генри? - сказал я. - Ради твоей же пользы. Ты ходишь по этой земле и всем рассказываешь, что ничего не сделал. А ведь ты уникум. Ну что, тебе лучше?

В ответ он пожал плечами.

- Нет... Просто я не думал об этом. Наверное, да. - Он взглянул на меня, пытаясь понять, чего я жду.

- Ладно. Это уже хорошо. Это облегчает мне задачу, потому что я намерен продолжить свой опыт. Так кто ты. Генри?

- Ну, ты сказал, что я... уникум. Чудо. Я стукнул кулаком по столу, да так, что все подпрыгнули, даже плачущая девушка, отраженная в зеркале. А больше всех Генри.

- Не-е-е-т! Я скажу тебе, кто ты. Ты - бесцветность, ты зануда, ты ничтожество! -Я неожиданно наклонился к нему, а он шарахнулся, как змея от соли, - Думаешь, это парадокс? Полагаешь, я сам себе противоречу?

- Не знаю, - губы его задрожали, но он через силу улыбнулся.

- Выпей, - я снова поднял бокал. - За паза, голубые и карие, за огонь, пылающий в них, не за тот, на котором варево, а за тот, что сжигает двоих.

- Нет, спасибо, - сказал Генри. Я осушил свой бокал.

- А теперь объясню, почему, называя тебя чудом и в то же время ничтожеством, я не считаю это парадоксом. - Понюхав его бокал, я поставил его на стол. - Ты начинал именно так, как я уже сообщил: ты был уникален, необычен и так далее. Но сам-то ты считал, что родился голым и беззащитным. И потому все время что-то приобретал - способность говорить, читать, писать. Ты приобрел какое-то образование, работу в магазине. Ты получил право голоса и этот... извини меня... костюмчик. И какими бы скромными ни были твои достижения, ты приобрел намного больше, чем имел, когда родился. Впрочем, пожалуй нет, с тех пор ты все время теряешь... Какого черта ты все время смотришь в ту сторону?

- Эта девушка плачет. Но я тебя слушаю.

- Да, слушай, я говорю все это для твоей же пользы. А она пускай плачет: в конце концов поймет, что слезами горю не поможешь. И перестанет.

- А почему она плачет,