в жизни не испытывал и вряд ли испытает — пусть скажет спасибо тем костоломам и моему разбитому горлу, которое после них шпалы могло глотать. Вот так все и было. Тому бычаре, что я вколола героин, похоже, крышу снесло окончательно и бесповоротно, а член его, и так накаченный какой-то дрянью, сейчас вообще одубел до размеров среднестатистического слоновьего хрена, только торчит, словно окаменелый сталагмит. Я так думаю, мальчик просто жаждет встречи со мной, а явились они в школу потому, что я у них в минуту отдыха спросила о тебе. Вот они и сообразили про школу, явившись то ли за мной, то ли за тобой, то ли просто так.

Закончив речь, Мари умилительно подняла на Синдзи свои наивные глазки и детским голоском пролепетала:

— Ты ведь не сердишься на сестренку?

А тот, переварив все только что услышанное, тяжело выдохнул и плюхнулся на старую парту, уткнув пальцы в разошедшиеся болью виски.

— Си-и-индзик… — с ноткой тревоги протянула девушка, осторожно обняв его за шею и нежно прильнув, уже не пытаясь потереться всем телом, а всего лишь слабо коснувшись. — Ну не делай такое личико, мальчик мой. Сестренка больше не будет натравливать на тебя обезумивших от ярости бычар. Если хочешь, я их оставлю тебе, развлекись с ними сам. Это очень, очень волнительно, поверь моей разодранной попке.

Она вдруг хихикнула.

— А было бы забавно…

Но он вдруг поднял на нее теплый взгляд, мило широко улыбнулся и принял ее объятия, прижав к себе.

— Ты все правильно сделала, Мари, молодец. Хорошая девочка.

Та на секунду опешила, но тут же спохватилась, тихо мяукнула и лизнула его в щеку, тут же затершись об нее своей щекой, словно приласканная кошка.

— Хозяин такой добрый. Ня-я…

А потом, проникновенно вздохнув, вдруг отпрянула, щелкнула Синдзи по носу и невесомым движением вскочила на ящик у оконного разъема, выходящего в актовый зал.

— Давай, милый ты мой ублюдок, — с хищной улыбкой протянула она ему руку. — Поглядим на аттракцион «волки и мясо».

Забравшись к девушке, Синдзи приподнялся на цыпочках, чтобы подтянуться к небольшому, покрытому слоем пыли окошку, и слегка напряженно дернулся — руки девушки мгновенно оплели его по бокам в крепкий захват, а ладошки скользнули ниже и легли между ног, нежно накрыв прощупывающийся бугорок его расслабленных гениталий.

— Что-то ты сегодня вялый, — промурлыкала она на ухо, обращаясь скорее к члену, чем к нему. — Совсем неприветливый. Плак-плак.

Действительно, даже ощущая весьма чувственные и нежные поглаживания на бедрах и пенисе, Синдзи практически не испытывал того сексуального желания, что еще не так давно захватывало его с головой и заставляло рвать любые препятствия на пути к женскому сладкому телу. Буквально находясь в руках столь притягательной девушки, он лишь ощущал слабое покалывание да утомленный позыв плоти, словно говорящей, что она не против ласк, но только пусть за нее всю работу сделает кто-нибудь еще.

— Ты дрочил, что ли, все утро? Чего такой равнодушный?

Синдзи предпочел пропустить ее комментарий мимо ушей и сосредоточиться на происходящем за окном, пытаясь выявить хоть что-то за слоем грязи. А когда ему это, наконец, удалось, перед его глазами открылась жуткая картина: весь зал был буквально разгромлен, инвентарь разбросан где попало, краска разлилась по полу, но главное — все ученики сосредоточились в двух углах помещения, девушки в одном, парни в другом. Последние уже представляли собой настоящую разгромленную в пух и прах кучу, избитые до потери сознания, кто-то в кровавую кашу, лежа без сил, кто-то слега поцарапанный, сжавшись в клубок, они скулили и стонали от боли и ужаса, не стесняясь слез и надрывного плача. Те, кто бы в силах совладать с собой или даже оказать хоть какой-то отпор, сейчас валялся на полу с жуткими побоями на теле либо без сознания, либо хрипя или скуля от травм.

Напротив сгруппировалась ревущая и рыдающая в нечеловеческом страхе кучка девушек, словно перепуганные до смерти зверьки забившись в угол, наседая друг на друга, крича кошмарным голосом и горько жалостливо плача, умоляя о пощаде и просто бессвязно что-то лепеча. Однако выглядели они относительно невредимыми, если не считать нескольких безвредных ссадин и синяков, большинство было одето в спортивную форму — легкую кофту и шортики-блумерсы, в общей группе выделялись несколько чирлидерш и простых школьниц в повседневной форме. А перед ними валялись те две ученицы, что развлекались со старшеклассницами, — одна протяжно рыдала, вторая просто дрожала, безвольно распластавшись на полу, а чуть поодаль выделялось тихо скулящее тело взрослой женщины, по всей видимости, учительницы, похоже, тоже получившей свою порцию кулаков и теперь, держась за живот, переводящей дух.

А перед ними, словно волки перед загнанным выводком косулей, мерно расхаживали здоровые, пышущие злобой и похотливым желанием, вооруженные битами и арматурой парни. Синдзи нервно сглотнул — их уже было далеко не пять. Помимо знакомых блондина, панка, толстяка, качка и громилы, к банде добавились еще полдюжины человек, на вид таких же отбросов и безжалостного отребья, как и их товарищи. Был среди них тип, похожий на металлиста, в кожаной, обитой заклепками куртке и цепях с конским хвостом на голове, был еще один панк, тощий, как скелет, и одетый в рваные лохмотья, рядом выделялся почти взрослый тучный мужчина в гавайской рубахе, шортах и сандалиях, у стенки сидел бледный лысый парень, почти целиком покрытый аляповатыми самодельными татуировками, а у выхода наблюдался вообще почти пожилой мужчина с бутылкой в руке — на вид абсолютный бомж. И все они держали в руках уличное оружие, по кровавым следам явно только что пущенное в ход, и почти все они жадно облизывались, рычали и пускали похабные шуточки, затравливая орущих от ужаса девушек, и изредка набрасывались с побоями на какого-нибудь парня, кто рыдал громче других. Впрочем, были и те, кто глушил алкоголь в сторонке, как тот бомж, и даже несколько накрытых наркотиками парней, глупо хихикающих и пускающих слюни, хотя, кажется, все они уже находились под кайфом, кроме разве что лидера. Но особенно выделялся тот самый баскетболист, о котором, судя по всему, говорила Мари, — громила, тяжело дыша, возвышался монолитом в центре зала, заплывшими красными глазами смотря в одну точку. Его джинсы были спущены до колен, а между ног торчало нечто, что уже вряд ли могло называться членом, — огромный кусок жилистого мяса в виде столба с красным перекаченным кровью наконечником, испещренного сетью бугристых фиолетовых вен, пульсирующих,