Пришлось подчиниться. Но Рокоссовский был прав. Немцы форсировали Истру с ходу и захватили плацдарм на левом берегу. Обстановка ухудшалась с каждым днем.

В дни тяжелых боев на Истре в штаб к Рокоссовскому приехал Жуков и привез соседа слева — командующего 5-й армией генерал-майора Леонида Александровича Говорова. Профессиональный артиллерист, Говоров в ноябре получил под командование общевойсковую армию и хорошо с ней справлялся. В сорок четвертом он станет маршалом...

Жуков раздраженно сказал Рокоссовскому:

— Что, опять немцы вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете. Командовать не умеете!.. Вот у Говорова противника больше, чем перед вами, а он держит его и не пропускает. Вот я его привез сюда для того, чтобы он научил вас, как нужно воевать.

Жуков не совсем был прав. Против Рокоссовского действовали танковые дивизии немцев, против Говорова — только пехотные. Рокоссовский и Говоров сели обсуждать, как действовать сообща. Жуков вышел в другую комнату позвонить. Вдруг влетел разъяренный и набросился на Говорова, которого только что превозносил:

— Ты что? Кого ты приехал учить? Рокоссовского? Он отражает удары всех немецких танковых дивизий и бьет их. А против тебя пришла какая-то паршивая моторизованная и погнала на десятки километров. Вон отсюда на место! И смотри, если не восстановишь положение!..

Пока Жуков и Говоров ехали к Рокоссовскому, свежая моторизованная дивизия немцев перешла в наступление и продвинулась вперед на пятнадцать километров.

Бедный Говоров не мог вымолвить ни слова.

«Это тоже был один из жуковских методов руководства и воздействия — противопоставлять одного командующего другому, играть на самолюбии людей», — писал Константин Константинович.

Отношения с Жуковым, с которым они познакомились еще в 1924 году, у него складывались сложно. Рокоссовский помнил, что только несправедливость судьбы позволила Жукову так далеко обогнать его — в результате один встретил войну генералом армии, прославленным на всю страну, а другой всего лишь генерал-майором с пятном в биографии, оставленным арестом.

Наверное, Константин Константинович, несмотря на разницу в званиях, рассчитывал на нормальные дружеские отношения. Но Георгий Константинович по своему характеру не мог быть другим, и подчиненным приходилось тяжко.

«По отношению к подчиненным, — писал Рокоссовский, — у Жукова преобладала манера в большей степени повелевать, чем руководить. В тяжелые минуты подчиненный не мог рассчитывать на поддержку с его стороны — поддержку товарища, начальника, теплым словом, дружеским советом.

Высокая требовательность — необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу. Наш командующий в те тяжелые дни не всегда следовал этому правилу. Бывал он и несправедлив, как говорят, под горячую руку».

Известно, что Жуков часто срывался, оскорблял подчиненных, попавших ему под горячую руку. Он несправедливо приказал привлечь к ответственности генерала Федора Дмитриевича Захарова, обвинив его в сдаче Клина. Но прокурор не нашел в действиях генерала состава преступления и дело прекратил.

Рокоссовский в воспоминаниях не раз сетовал на то, что Жуков устраивал разносы:

«Некоторые занимающие высокие посты начальники думали, что только они могут хорошо справляться с делами, что только они желают успеха, а к остальным, чтоб подтянуть их к собственному желанию, нужно применять окрики и запугивание...

Его личное «я» очень часто превалировало над общими интересами. Вспоминаю один момент, когда после разговора по ВЧ с Жуковым я вынужден был ему заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы...

Главное, видимо, состояло в том, что мы по-разному понимали роль и форму проявления волевого начала в руководстве. На войне же от этого много зависит».

Жуков тоже помнил, что был когда-то в подчинении у Рокоссовского. Наверное, инстинктивно хотел показать, что эти времена остались в прошлом, поэтому командующий Западным фронтом Жуков составил кисло-сладкую боевую характеристику Рокоссовского:

«Успешно провел оборонительную операцию войск 16-й армии и не пропустил врага к Москве, также умело провел наступательную операцию по разгрому немецких войск...

Хорошо подготовлен в оперативно-тактическом отношении, лично храбр, инициативен и энергичен. Войсками армии управляет твердо. В организации операции и боя были случаи поверхностного отношения, в результате чего части армии несли потери, не добившись успеха».

Георгий Константинович привык подавлять волю подчиненных. С Рокоссовским это не получалось. Сдержанный и спокойный, он сохранял достоинство. Кроме того, Жуков, отдавая приказы другим генералам, считал себя — и не без оснований — более талантливым военачальником. Но военное дарование Рокоссовского было не меньшим. Они оба были выдающимися полководцами.

Кто же спас Москву в сорок первом?

Немцы полагают, что это сделал «генерал Мороз» — из-за небывало холодной зимы смазка в немецких танках замерзла, и наступление остановилось.

Военные разведчики уверены, что это дело рук руководителя нелегальной резидентуры в Токио Рихарда Зорге. Обладая огромными связями, Зорге сообщил в Москву, что Япония не намерена нападать на Советский Союз — императорская армия нанесет удар по Юго-Восточной Азии. Это позволило Ставке забрать дивизии с востока и бросить их в контрнаступление под Москвой.

На самом деле переброска сил и средств с Дальнего Востока на Запад началась с первых дней войны. Все, что можно было забрать с Дальнего Востока, забрали почти сразу.

К декабрю от личного состава довоенной Красной армии осталось лишь семь процентов. А ведь в июне она насчитывала больше пяти миллионов солдат и офицеров. За эти месяцы армия потеряла больше двадцати тысяч танков и примерно восемнадцать тысяч самолетов. Иначе говоря, к моменту контрнаступления под Москвой в сражение с немецкими войсками вступила новая, сформированная на ходу армия (см. Вопросы истории. 2002. № 1). Она и нанесла удар по выдохшимся немецким войскам.

Дойдя до Москвы, передовые части вермахта утратили свой боевой потенциал. И откатились под ударом свежих сил Красной армии.

Командование вермахта не приготовилось к долгой войне. В Берлине были уверены, что Россия, потеряв такую территорию, капитулирует, и ошиблись.

«Переброска войск под Москву с Востока (причем, конечно, не только дальневосточных, но и сибирских, уральских, приволжских, среднеазиатских, кавказских) действительно имела большое значение для ее обороны, — пишет президент Академии военных наук генерал армии Махмут Гареев. — Но всего под Москвой сражались сто десять дивизий и бригад, в их числе было всего восемь дальневосточных, которые, несмотря на всю их доблесть, никак не могли составить «основу декабрьской победы».

Многие авторы уверенно описывают бравых сибиряков,