18 мая 1945 года, уже после окончания войны, арестовали генерал-майора Владимира Васильевича Кирпичникова, бывшего командира 43-й дивизии. Дивизия воевала на Ленинградском фронте и в сентябре сорок первого попала в окружение. Контуженный Кирпичников попал в плен к финнам и сидел в лагере до выхода Финляндии из войны. Обвинили его в том, что на допросах он выдал данные о концентрации советских войск на выборгском направлении и другие секретные данные.

Обвинительные заключения по делам арестованных генералов свидетельствуют о том, что многие военачальники в своем кругу откровенно говорили о причинах катастрофы лета сорок первого и о роли самого Сталина в подрыве обороноспособности страны. Значит, такие настроения в офицерской среде были достаточно распространены. Но большинство из осторожности держали подобные мысли при себе.

Главное управление кадров Министерства обороны в 1963 году назвало имена 421 генерала и адмирала, погибших во время войны, пропавших без вести, репрессированных, умерших от ран или по другим причинам. Вероятно, это не окончательный список. Исследователи называют другую цифру — 437 генералов и адмиралов. Из них 58 были Героями Советского Союза (см. Военно-исторический журнал. 2000. № 5).

Многие из них погибли вовсе не от руки врага.

В годы войны был арестован сто один генерал и адмирал. Двенадцать умерли во время следствия. Восьмерых освободили за отсутствием состава преступления. Восемьдесят один был осужден военной коллегией Верховного суда и особым совещанием.

«Удержим ли Москву?»

16 октября Сталин спросил у командующего Западным фронтом Жукова, смогут ли войска удержать Москву. Георгий Константинович твердо ответил, что он в этом не сомневается.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность, — сказал довольный Сталин. — Но все же набросайте план отхода войск фронта за Москву, но только чтобы кроме вас, Булганина и Соколовского никто не знал о таком плане, иначе могут понять, что за Москву можно и не драться. Через пару дней привезите разработанный план.

План Сталин утвердил без поправок.

16 октября Сталин предполагал сам покинуть Москву. Но уверенность Жукова в том, что столицу удастся отстоять, удержала Сталина.

17 октября литературовед Леонид Тимофеев записывал в дневник:

«Сегодняшний день как-то спокойнее. Тон газет тверже. Немцев нет, и нет признаков ближнего боя. Объявилась руководящая личность: выступил по радио Щербаков, сказал, что Москва будет обороняться, предупредил о возможности сильных бомбардировок...

Для партии и вообще руководства день 16 октября можно сравнить с 9 января 1905 года. Население не скрывает своего враждебного и презрительного отношения к руководителям, давшим образец массового безответственного и, так сказать, преждевременного бегства. Это им массы не простят.

Слухи (как острят, агентства ГОГ — говорила одна гражданка, ОБС — одна баба сказала и т. п.) говорят, что Сталин, Микоян и Каганович улетели из Москвы 15-го. Это похоже на правду, так как развал ощутился именно с утра 16. Говорят, что Тимошенко в плену, Буденный ранен, Ворошилов убит.

Во всяком случае, сегодня газеты признали, что наши войска окружены на Вяземском направлении. Вчера все шло по принципу «Спасайся, кто может». Убежали с деньгами многие кассиры, директора...

Сегодня говорят о расстрелах ряда бежавших директоров военных предприятий, о том, что заставы на всех шоссе отбирают в машинах все, что в них везут, и т. п. Но очереди огромные. Резко усилилось хулиганство. Появились подозрительные личности: веселые и пьяные. Красноармейцы не отдают чести командирам и т. п. Но части проходят по Москве с песнями, бодро...»

19 октября Сталин продиктовал постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Оно начиналось так:

«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на сто — сто двадцать километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах...»

Сталин, который не любил давать никакой информации, вдруг прямо называет имена тех, кто обороняет Москву... Мало того, в тот же день Сталин позвонил ответственному редактору «Красной звезды» и распорядился опубликовать портрет Жукова.

— На какой полосе? — спросил Ортенберг.

— На второй, — ответил Сталин и повесил трубку.

Фотокорреспондент немедленно отправился в Перхушково, где находился штаб Западного фронта. Через час позвонил: Жуков отказывается фотографироваться. Ортенберг соединился с командующим фронтом:

— Георгий Константинович, нам срочно нужен твой портрет для завтрашнего номера газеты.

— Какой там еще портрет? — резко ответил Жуков. — Видишь, что делается?

Узнав, что это указание верховного, согласился.

Редактор «Красной звезды» считал, что Сталин хотел показать москвичам: столицу обороняет человек, на которого они могут положиться.

Жуков потом объяснил Ортенбергу:

— Наивный ты человек. Не по тем причинам он велел тебе напечатать мой портрет. Он не верил, что удастся отстоять Москву, точнее, не особенно верил. Он все время звонил и спрашивал меня: удержим ли Москву? Вот и решил, что в случае потери столицы будет на кого свалить вину...

Если бы немцы все-таки вошли в столицу, жизнь Георгия Константиновича висела бы на волоске. Вождь заранее решил, что за потерю столицы ответит Жуков, как генерал Павлов ответил за сдачу Минска.

14 октября генерал Рокоссовский прибыл в Волоколамск с приказом ни при каких условиях город не сдавать. Его офицеры собирали всех, кто выходил из окружения или подходил с тыла, и отправляли в бой.

Рокоссовский держался очень стойко. Тем не менее войска пятились назад, и 27 октября Волоколамск перешел в руки противника. В штаб армии прибыла комиссия, назначенная командующим фронтом Жуковым, «для расследования и привлечения к ответственности виновных, допустивших овладение противником Волоколамском».

Появление комиссии в такой обстановке возмутило Рокоссовского до глубины души: «Мы оценили этот жест как попытку заручиться документом на всякий случай для оправдания себя, так как командующий фронтом не мог не знать, в какой обстановке и при каких условиях противник овладел Волоколамском».

Рокоссовский не знал, что грозило самому Жукову, которого Сталин в случае падения Москвы, не колеблясь, сделал бы козлом отпущения.

В первых числах ноября Сталин потребовал от Жукова нанести два контрудара, чтобы сорвать новое наступление немцев. Жуков пытался возразить: нельзя тратить последние резервы, нечем будет держать оборону Москвы.

Но Сталин не стал его слушать, просто повесил трубку. Он соединился с членом военного совета фронта Булганиным и угрожающе сказал:

— Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем! Рокоссовский вспоминает с раздражением, как от Жукова пришел приказ нанести удар по волоколамской группировке противника. Сил