– Я не спрашивал ваши документы. Я спросил, куда вы идете.

– Возвращаемся к ней домой, – сказал блондин. Я видела, что он боится, но старается этого не показывать. – Ее муж… ее муж немного перебрал с выпивкой, и…

– Где? – спросил полицейский, и мне послышалось в его голосе радостное нетерпение. Они получали вознаграждение, когда арестовывали людей за нарушение общественного порядка.

Но ответить мы не успели: кто-то у нас за спиной воскликнул: “Вот вы где!” – как будто обращался к другу, который собрался на концерт или прогулку и опоздал на встречу, и мы с блондином и полицейским обернулись и увидели Дэвида. Он приближался к нам с западной стороны, улыбаясь и качая головой; на нем был не серый комбинезон, а синяя хлопковая рубашка и брюки, похожие на те, что были на блондине, и шагал он быстро, но не торопясь. В одной руке он нес термос, в другой – небольшую кожаную папку.

– Я же просил подождать меня, я вас по всему комплексу ищу, – не переставая улыбаться, сказал он блондину, который сначала открыл рот от удивления, но тут же закрыл его и кивнул. – Извините, офицер. Это мой бестолковый старший брат, его жена и наш друг, – он кивнул в сторону блондина, – и я боюсь, что мой брат сегодня повеселился от души. Я пошел принести ему воды из нашей квартиры, а когда вернулся, эта троица, – он ласково улыбнулся нам, – решила уйти без меня. – На этот раз он адресовал улыбку человеку в черном, слегка покачал головой и закатил глаза. – Вот, у меня есть все наши документы. – И он передал папку полицейскому.

Пока Дэвид говорил, полицейский переводил взгляд на каждого из нас по очереди, так и не опустив пистолет, но папку взял и расстегнул ее. Когда он вытаскивал карточки, я увидела серебристый отблеск.

Он ознакомился с документами и, прочитав последний, внезапно выпрямился и отдал честь.

– Прошу прощения, – сказал он Дэвиду. – Я не знал, сэр.

– Не за что просить прощения, офицер, – сказал Дэвид. – Вы делаете свою работу, как и положено.

– Спасибо, сэр, – сказал полицейский. – Помочь вам довести его до дома?

– Это очень великодушно с вашей стороны, офицер, но не стоит, – сказал Дэвид. – Вы нужны здесь.

Полицейский снова отдал честь, и Дэвид отсалютовал в ответ. Потом он занял мое место и подхватил моего мужа под левую руку.

– Ну ты и балбес, – сказал он моему мужу. – Давай-ка отведем тебя домой.

Никто из нас не произнес ни слова, пока мы не пересекли Шестую авеню.

– Кто… – начал было блондин и оборвал себя. – Спасибо.

Дэвид, который больше не улыбался, кивнул.

– Если мы встретим еще одного патрульного, с ним разберусь я, – тихо сказал он. – Если нас остановят, сохраняйте спокойствие. Вид у вас должен быть не испуганный, а скорее недовольный, договорились? Чарли, ты понимаешь?

Я кивнула.

– Я друг Чарли, – сказал он блондину. – Дэвид.

Блондин кивнул.

– Я Фриц, – сказал он. – Я…

Но он не мог закончить фразу.

– Я знаю, кто ты, – сказал Дэвид.

Блондин посмотрел на меня.

– Фриц, – сказал он, и я кивнула, чтобы показать, что понимаю.

Больше нас не останавливали, и когда мы благополучно добрались до дома, Дэвид закрыл за нами входную дверь, передал мне термос, взял моего мужа на руки и понес его по лестнице наверх. Я не понимала, как ему это удается, потому что они были примерно одной комплекции.

Он отнес моего мужа в спальню, и даже несмотря на все происходящее, я страшно смутилась, когда подумала, что Дэвид и Фриц теперь увидят, что мы спим в разных кроватях, не прикасаясь друг к другу. Потом я вспомнила, что они и так это знают, и смутилась еще сильнее.

Но никто из них, казалось, ничего не заметил. Фриц сел рядом с моим мужем и снова гладил его по голове. Дэвид держал его за запястье и смотрел на свои наручные часы. Потом он осторожно опустил руку моего мужа на кровать, как будто возвращая ее ему.

– Чарли, принеси, пожалуйста, воды, – попросил он.

Когда я вернулась, Дэвид стоял на коленях у кровати. Он взял кружку, которую я ему протянула, и поднес ее к губам моего мужа.

– Эдвард, ты можешь глотать? Вот так, отлично. Еще немного. Отлично.

Он поставил кружку на пол рядом с собой.

– Ты знаешь, что это конец, – сказал он, хотя было неясно, к кому он обращается: ко мне или к Фрицу.

Ответил Фриц.

– Знаю, – тихо сказал он. – Ему поставили диагноз год назад. Я просто думал, что у него будет больше времени.

Я услышала свой собственный голос как будто со стороны:

– Какой? Какой диагноз?

Они оба посмотрели на меня.

– Застойная сердечная недостаточность, – сказал Фриц.

– Но это лечится, – сказала я. – Его можно спасти.

Но Фриц покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Его – нельзя. Родственников осужденных за государственную измену не спасают. – И заплакал.

– Он мне ничего не сказал, – пробормотала я, когда снова смогла говорить. – Он мне ничего не сказал.

И я начала ходить туда-сюда, всплескивать руками и повторять: “Он мне ничего не сказал, он мне ничего не сказал”, – пока Фриц не поднялся на ноги и не поймал мои ладони в свои.

– Он пытался выбрать подходящее время, чтобы поговорить с тобой, Чарли, – сказал он. – Но он не хотел тебя волновать. Он не хотел, чтобы ты расстраивалась.

– Но я расстраиваюсь сейчас, – сказала я, и на этот раз уже Дэвиду пришлось усадить меня рядом с собой на кровать, обнять и начать укачивать, точно как это делал дедушка.

– Чарли, Чарли, ты такая храбрая, – сказал он. – Уже почти все, Чарли, уже почти все.

И я плакала и плакала, хотя мне было стыдно плакать, было стыдно, что я плачу о себе не меньше, чем о муже: я плакала, потому что знала так мало, и потому что понимала так мало, и потому что, хотя муж не любил меня, я его любила и он, мне кажется, это знал. Я плакала, потому что он по-настоящему любил другого человека и этот человек знал обо мне все, а я о нем – ничего; я плакала, потому что этот человек теперь тоже его терял. Я плакала, потому что он был болен, но не подумал или не смог сказать мне – я не знала, в чем