Шрифт:
Закладка:
Общественная мораль сочетала в себе жестокость и целомудрие. В переписке того времени мы находим множество свидетельств нежного и доброго духа; итальянцы не могли соперничать с испанцами в свирепости или с французскими солдатами в оптовой резне. Однако ни один народ в Европе не мог сравниться с бесконечной беспощадной клеветой, которой были окутаны все выдающиеся личности в Риме; и кто, кроме итальянцев эпохи Возрождения, мог назвать Аретино божественным? Частное насилие процветало. Семейная вражда освежалась разрушением обычаев и верований, а также неадекватным применением законов; люди брали месть в свои руки, и семьи убивали друг друга на протяжении нескольких поколений. В Ферраре в 1537 году дуэли до смерти были легальны и практиковались; даже мальчикам разрешалось драться друг с другом на ножах в этих легальных списках.75 Распри между партиями были ожесточеннее, чем где-либо в Европе. Преступления, связанные с насилием, были бесчисленны. Убийц можно было купить почти так же дешево, как и индульгенции. Дворцы римских вельмож кишели бравыми головорезами, готовыми убить по одному лишь кивку своих господ. У каждого был кинжал, а у изготовителей ядов появилось много клиентов; наконец, жители Рима с трудом верили в естественную смерть любого видного или богатого человека. Важные персоны требовали, чтобы все подаваемые им блюда или напитки сначала пробовал другой человек в их присутствии. В Риме рассказывали странные истории о venenum atterminatum — яде, который начинает действовать только через промежуток времени, достаточный для того, чтобы скрыть следы отравителя. В те времена человек должен был жить начеку: в любой вечер, выйдя из дома, он мог попасть в засаду и быть ограбленным, и ему повезло, что его не убили; даже в церкви он не был в безопасности; а на дорогах нужно было быть готовым к разбойникам. Ум эпохи Возрождения, живущий среди этих опасностей, должен был быть острым, как клинок убийцы.
Иногда жестокость была коллективной и заразительной. В Ареццо в 1502 году вспыхнул бунт против притеснительной флорентийской комиссии; сотни флорентийцев в Ареццо были убиты на улицах; целые семьи были стерты с лица земли. Одну жертву раздели догола и повесили, а между ягодиц воткнули зажженный факел, после чего веселящаяся толпа прозвала труп il sodomita.76 Рассказы о насилии, жестокости и похоти были столь же популярны, как и суеверия. Феррарский двор, блиставший поэзией и искусством, был ужасен княжескими преступлениями и королевскими наказаниями. Безответственность таких деспотов, как Висконти и Малатеста, служила образцом и стимулом для самодеятельного насилия народа.
Мораль войны со временем ухудшалась. В начале эпохи Возрождения почти все сражения были скромными стычками наемников, которые сражались без ярости и знали, когда нужно остановиться; победа считалась одержанной, как только падало несколько человек; а живой пленник, за которого можно получить выкуп, стоил больше, чем мертвый враг. По мере того как кондотьеры становились все более могущественными, а армии все более многочисленными и дорогостоящими, войскам разрешалось грабить захваченные города вместо обычного жалованья; сопротивление грабежу приводило к резне жителей, и свирепость росла от запаха пролитой крови. Тем не менее, жестокость итальянцев в войне намного превзошли вторгшиеся испанцы и французы. Когда французы взяли Капую в 1501 году, говорит Гиччардини, они «учинили великую резню… и женщины всех рангов и качеств, даже те, что были посвящены служению Богу… пали жертвой их похоти или алчности; многие из этих несчастных существ были впоследствии проданы в Риме за небольшую цену».77 — очевидно, христианам. Порабощение военнопленных усиливалось по мере развития войн эпохи Возрождения.
Были случаи прекрасной верности человека человеку, гражданина государству; но в целом развитие хитрости сделало ставку на обман. Генералы продавали себя тому, кто больше заплатит, а затем, в середине кампании, договаривались с врагом о более высокой цене. Правительства тоже меняли сторону в разгар войны, и союзники становились врагами одним росчерком пера. Князья и папы нарушали данные им конспиративные письма;78 правительства соглашались на тайное убийство своих врагов в других государствах.79 Предателей можно было найти в любом городе или лагере: например, Бернардино дель Корте, продавший Франции замок Лодовико; швейцарцы и итальянцы, предавшие Лодовико французам; Франческо Мария делла Ровере, не позволивший своим папским войскам отправиться на помощь папе в 1527 году; Малатеста Бальони, продавший Флоренцию в 1530 году….. По мере того как религиозная вера ослабевала, понятие добра и зла во многих умах заменялось практичностью; а поскольку правительства редко пользовались авторитетом легитимации со временем, привычка подчиняться закону исчезала, и обычай приходилось вытеснять силой. Против тирании правительств единственным средством было тираноубийство.
Коррупция проникала во все отделы администрации. В Сиене финансовое бюро в конце концов пришлось передать в руки святого монаха, поскольку все остальные занимались хищениями. За исключением Венеции, суды были печально известны своей продажностью. В одном из рассказов Саккетти говорится о судье, которого подкупили подарком в виде быка; но противник послал судье корову и теленка и выиграл свое дело.80 Правосудие стоило дорого; беднякам приходилось обходиться без него, и дешевле было убить, чем судиться. Само право продвигалось вперед, но в основном в теории. В Падуе и Болонье, Пизе и Перудже появились знаменитые юристы — Чино да Пистойя, Бартолус из Сассоферрато, Бальдо дельи Убальди, чье новое толкование римского права доминировало в юриспруденции на протяжении двух столетий. Морское и торговое право расширялось по мере роста внешней торговли. Джованни да Леньяно открыл путь для Гроция, написав «Трактат о войне» (1360), самую раннюю из известных работ по военному праву.
Но практика закона была менее совершенной, чем его теория. Хотя полицейская защита жизни и имущества приобретала форму, особенно во
