начищенную и готовую к новой великой партии в жизнь, и на ней стоял он, скрюченная пешка, что хочет сделать ход. В дальнем крыле здания Старушка Макджи, известная как Печальный Йодлер, исполнила очередной свой знаменитый йодль (она заявляла, что в юности пела в кантри-энд-вестерн группе), потом резко замолкла. Элвис взмахнул ходунками вперед и пришел в движение. Он не выходил из своей комнаты очень давно, да и из койки вылезал не часто. Но сегодня он почувствовал себя воодушевленным, потому что не обоссался в постели, а тут снова раздался шорох — паук в ящике гравия. (Большой паук. Большой ящик. Много гравия). А идти на звук — какое-никакое, а занятие.

Элвис завернул за угол, бусины пота вскакивали у него на лбу, как волдыри от ожогов. Господи. Больше он не чувствовал воодушевления. Даже воспоминание о воодушевлении теперь стало измождающим. Но все же возвращение в палату, чтобы лежать в постели и ждать утра, чтобы потом ждать дня, а потом вечера и ночи, его не прельщало.

Он прошел мимо комнаты Джека МакЛахлина, старика, который верил, что он Джон Ф. Кеннеди, и что его мозг работает на батарейках в Белом доме. Дверь к нему была открыта. Элвис, проходя мимо, заглянул, отлично зная, что Джеку не захочется его видеть. Иногда он принимал Элвиса за настоящего Элвиса, и в таких случаях пугался, заявляя, что это Элвис стоит за убийством.

Вообще-то Элвис надеялся, что Джек сегодня чувствует себя именно так. Это будет хоть какое-то признание, что он тот, кто есть, даже если это признание — вопль ужаса от чокнутого.

«Конечно, — подумал Элвис, — может, я тоже чокнутый. Может, я Себастьян Хафф, упал со сцены и сломал не только бедро, но и повредил какую-то часть мозга, которая забыла старого меня и заставила думать, что я Элвис».

Нет. В это он поверить не мог. Это они хотят, чтобы он так думал. Хотят, чтобы он поверил, что он чокнутый и не Элвис, просто какой-то унылый старпер, который когда-то жил чужой жизнью, потому что не имел своей.

Этого он не примет. Он не Себастьян Хафф. Он Элвис Чертов Аарон Гребаный Пресли, с фурункулом на хрене.

Конечно, раз он верил в это, то, может, стоило бы поверить, что и Джек был Джоном Ф. Кеннеди, а Мамаша Дилэй, другой пациент «Тенистой рощи», — Диллинджером. Но опять же — а может, и нет. У них доказательств было маловато. Он хотя бы выглядел, как постаревший больной Элвис. А Джек был черным — заявлял, что власть имущие его перекрасили, чтобы спрятать, а Мамс была женщиной и заявляла, что сделала операцию по смене пола.

Господи, это дом престарелых или дурдом?

Комната Джека была особенная. Он не хотел ни с кем делиться. Откуда-то у него водились деньги. Комната была вся забита книжками и маленькими радостями жизни. И хотя Джек мог ходить и сам, у него даже было электрическое инвалидное кресло, на котором он иногда раскатывал. Однажды Элвис видел, как тот ездит по подъездной дорожке вокруг дома, выполняя развороты и крутясь на месте.

Когда Элвис заглянул в комнату Джека, увидел, что тот лежит ничком на полу. Ночнушка Джека была задернута до шеи, а его костлявая черная задница на тусклом свете казалась сделанной из лакрицы. Элвис решил, что Джек направлялся в сральник, или возвращался оттуда, и упал. Может, сердце.

— Джек, — позвал Элвис.

Элвис проковылял в комнату, установил ходунки возле Джека, сделал глубокий вдох и отступил от них, опираясь только одной рукой. Опустился рядом с Джеком на колени, надеясь, что сможет потом подняться. Боже, но как же взвыли колени и спина.

Джек тяжело дышал. Элвис заметил шрам вдоль волос Джека, длинный, рядом с которым кожа казалась светлее, почти серой. («Тут они и вырезали мозг, — обычно объяснял Джек, — засунули его в сраную банку. Теперь у меня в башке мешочек с песком»).

Элвис тронул старика за плечо.

— Джек. Мужик, ты как?

Нет ответа.

Элвис попробовал еще раз.

— Мистер Кеннеди.

— Ух, — сказал Джек (мистер Кеннеди).

— Эй, мужик, ты на полу, — сказал Элвис.

— Неужели? А ты кто?

Элвис заколебался. Не самое лучшее время накручивать старика.

— Себастьян, — сказал он, — Себастьян Хафф.

Элвис взял Джека за плечо и перекатил на спину. Это было не сложнее, чем перевернуть желе. Теперь Джек лежал на спине. Он перевел взгляд на Элвиса. Начал говорить, заколебался. Элвис взялся за ночнушку и сумел натянуть ее до коленей, чтобы вернуть старперу хоть какое-то достоинство.

Джек наконец-то пришел в себя.

— Видел, как он сбежал в коридор? С таким еще шорохом.

— Кто?

— Тот, кого они послали.

— Кто они?

— Сам знаешь. Линдон Джонсон. Кастро. Послали кого-то добить меня. По-моему, это был сам Джонсон. Реально уродливый. Реальный чертов урод.

— Джонсон умер, — сказал Элвис.

— Это его не остановит, — ответил Джек.

Позже тем утром, когда солнце прострелило сквозь жалюзи на окне Элвиса, он заложил руки за голову и обдумывал прошедшую ночь, пока миловидная черная сестра с грейпфрутами-сиськами смазывала ему член. Он сообщил о падении Джека и пришли медбратья, чтобы вернуть того в постель, а его самого к ходункам. Он доковылял до своей комнаты (получив разнос за то, что шляется посреди ночи), чувствуя, что в дом престарелых задуло новый воздух, с запахом неизвестного, которого не было днем ранее. Сейчас он почти весь вышел, но все же ощущался, гудел на заднем фоне, как какой-то генератор, готовый перещелкнуться на режим посильнее при первом же требовании.

И Элвис был уверен, что это не его воображение. Скребыхающий звук, который он слышал ночью — Джек тоже