«Я всегда говорила, что он должен держать меня за руку, когда я умру, и была уверена, что так оно и будет». 11 января 1993 года, накануне похорон Рудольфа, Мод Гослинг все еще не могла примириться с его кончиной. В тот день она прилетела в Париж с Джейн Херманн и Тессой Кеннеди и остановилась в отеле «Вольтер», где уже собрались Жаннетт, Уоллес, Марика, Руди ван Данциг и еще несколько танцовщиков. У дома номер 23 по набережной Вольтера в ожидании машины с телом Нуреева дежурили полицейские автомобили. Друзья решили, что свою последнюю – посмертную – поездку Рудольф должен совершить из своей парижской квартиры в оперный театр. Мишель Канези поручил Фрэнку Лусассе оставаться с телом до утра. Роза, Гюзель, Разида, Альфия, Юрий и несколько ближайших друзей артиста присоединились к нему в квартире Нуреева, но, когда подъехали Жаннетт и Марика, Гюзель раскричалась и отказалась их впустить. Расстроенный этой неприятной бурной сценой, Фрэнк все же решил соблюдать волю родных покойного.

Как же он был удивлен, когда они отправились спать, оставив его, постороннего человека, наедине с телом. Гроза и проливной дождь, барабанивший в окна роскошной гостиной, нервировали его. Чтобы успокоиться, Лусасса потягивал белое вино и всю ночь разговаривал с Рудольфом, уверяя, что его не покинули.

На следующее утро прибыли друзья Рудольфа – сопровождать во дворец Гарнье его гроб. Он стоял на низком столе, за которым танцовщик обычно пил утренний чай. Выполняя волю покойного, его обрядили в смокинг и цветную шапочку Миссони. Пока Дус нервно бродила из комнаты в комнату, Тесса Кеннеди стояла на коленях у гроба, а Андре Ларкви наблюдал за подготовкой к прощанию. По его предложению, в соответствии с великой, хотя и устаревшей традицией, которой удостаивали величайших артистов Европы, с лица умершего сняли слепок для изготовления посмертной маски. Тот же Ларкви организовал и похороны Рудольфа – церемонию, достойную высокопоставленного государственного деятеля; допуском на похороны служили особые приглашения с цветовыми кодами, обозначавшими места, где должны были стоять приглашенные.

Все дороги к оперному театру были перекрыты, а на площади Оперы полицейские кордоны с трудом сдерживали сотни балетоманов, стремящихся увидеть все до мелочей. Ступени оперного театра XIX века были усыпаны цветами и пышными венками. Среди них были венки от Ива Сен-Лорана, семейства Ниархос, от «дома» Капецио, Ролана Пети и Зизи Жанмэр; венок от принцессы Фирьял украшала надпись: «Нýну, танцуй в упокоении». На ленте, обвивавшей красные розы от Пьера Берже, было написано «Мерси, Рудольф», а упаковка букета, присланного Жаком Лангом и Министерством культуры, была оформлена в цветах Республики.

Дворец Гарнье был тем местом, где в 1961 году началась карьера Нуреева на Западе. В нем он провел шесть крайне плодотворных лет как художественный руководитель труппы в 80-х годах и в нем же в последний раз выступил на сцене три месяца назад, в октябре 1992 года. В десять утра шесть танцовщиков во главе с Шарлем Жюдом внесли в оперный театр дубовый гроб с телом Рудольфа и подняли его по лестнице мимо почетного караула из учащихся балетной школы. Гражданская панихида проводилась не на сцене, а в фойе; простой деревянный гроб резко выделялся на фоне холодного белого мрамора. Бархатная подушечка со знаками отличия Командора искусств и литературы лежала на две ступени ниже. У подножия лестницы стоял ансамбль камерной музыки, а напротив них – скорбящие. На полчаса в одном помещении слились вместе, казалось бы, диаметрально противоположные элементы кочевой жизни Рудольфа. Там были его сестры в черных шерстяных кофтах и косынках на головах, которых утешали мировые знаменитости в норках и соболях. Там были племянницы и племянники Нуреева – Гюзель, Альфия, Юрий и Виктор, его старая партнерша по Кировскому театру Нинель Кургапкина, друзья и коллеги из Англии – Мод, Линн Сеймур, Джоан Тринг, Антуанетт Сибли, Энтони Доуэлл, Мерл Парк, Джон Тули, друзья Рудольфа из Америки – Уоллес, Жаннетт, Джейн, Ли Радзивилл, Филлис Уайет, Джон Тарас, Моник ван Вурен. Отсутствие Роберта Трейси ни у кого не вызвало удивления. Из именитых парижан попрощаться с Нуреевым пришли Лесли Карон, Мари-Элен и Ги де Ротшильды, Франсуа Дус, барон Алексис де Реде, Ролан Пети, Иветт Шовире, Пьер Лакотт, Игорь Эйснер, Жан Бабиле, Патрик Дюпон, а Италию представляли Карла Фраччи, Луиджи, Виттория Оттоленги и Франко Дзеффирелли.

Одни стояли на ступеньках; сотни других смотрели вниз с балконов. Помпезность церемонии позабавила Линн Сеймур. Она представила себе, «как посмеялся бы Рудольф над всей этой честной компанией, внезапно решившей воздать ему почести».

Под Баха и Чайковского друзья Рудольфа декламировали отрывки из произведений его любимых авторов: Пушкина, Байрона, Микеланджело, Гете и Рембо (все – на тех языках, на которых они были написаны). Речь о самом Нурееве произнес Жак Ланг; в своей оригинальном и цветистом панегирике он описал чудесные дары, которыми Рудольфа наделили боги: «Красота, сила и стремление к совершенству… Он добился легендарной славы. Словно феникс, он возрождался каждое утро после того, как истощал себя каждый вечер». Цитируя Барышникова, Ланг добавил: «Он обладал обаянием и простотой обычных смертных и недосягаемой надменностью богов».

Под скорбные мелодии «Песен странствующего подмастерья» Малера, в записи Джесси Норман, Жюд и другие танцовщики вынесли гроб к поджидавшему катафалку. Кортеж из микроавтобусов «Рено» доставил примерно сотню человек к русскому православному кладбищу Сент-Женевьев-де-Буа. В конце ноября Рудольф предпочел это последнее прибежище русских белоэмигрантов более знаменитому кладбищу Пер-Лашез, на котором упокоился Нижинский. Выбранный Нуреевым «город мертвых» находится в часе езды от оперного театра, который открыл ему врата на Запад и балетную труппу которого он сумел воскресить. Но даже здесь вечному страннику и чужаку пришлось отстаивать свое место. Ведь среди изысканных надгробий князей и графинь, умерших в изгнании, лежит и Серж Лифарь. «Не хороните меня рядом с Лифарем», – наказал Нуреев своему американскому адвокату. Когда он возглавлял труппу Парижской оперы, изгнание духа Лифаря оказалось для него одной из самых трудных задач, признался как-то Рудольф Гору Видалу: «Мы называем комнаты в честь разных людей. Они заставили меня назвать одну в честь Лифаря. В этой комнате всегда обитает зло… Злой дух».

Когда гроб опустили в могилу, друзья бросили на него балетные туфли. И в последний раз на танцовщика пролился дождь из белых роз.

Эпилог

Даже своей смертью Рудольф спровоцировал полемику, споры и ссоры. Вначале доктор Канези заявил, что Нуреев умер