ещё совершенно плоская. Были у неё золотистые волосы, милые веснушки и очень симпатичное личико — вырастет красоткой. Даже защемило как-то от мысли, что эти чистые голубые глаза совсем ничего не видят.

Что с ней станет, когда умрёт Тесс? Ничего хорошего. Ведь случится-то всё уже скоро, а в невесты Фанни мала. Мартин не на шутку расстроился, даже про еду забыл.

Тесс, склонившись к зарешечённому окну — под самым потолком для узников и у самых ног для неё, глянула на Мартина недобро.

— А чой-та креста на тебе нет?

Из одежды на Мартине осталась распахнутая рубаха — заметить отсутствие креста легко. А тот пеньковый мешочек, который дали ведьмы в лесу, у мальчика отобрали. Так и не узнал Мартин, что же было внутри.

— Мне не нужен крест.

— В Творца Небесного не веруешь?

— Творец Небесный безмолвствует.

Тесс только кивнула. При такой-то жестокой судьбе — явно готова была согласиться с тезисом о молчании бога. Хотя и не смогла бы его верно понять.

Далия принимала из рук Фанни деревянные плошки с кашей, передавала Крысу и Гевину. Каша давно остыла, конечно, но всё равно выглядела куда лучше той склизкой мерзости, на которую щедрилась тюрьма. А скоро оказалось, что добрая Тесс не жалеет для узников даже лепёшек, хоть и самых дешёвых: не поймёшь, из которой муки.

— Да Нечистый с ним, с крестом этим. — сказала вдруг Тесс: хорошо, что стражники её слов не слышали. — Но в кого тогда веруешь? Во что?

— Вы полагаете, обязательно нужно во что-то верить?

— А зачем жить иначе?

И то правда. Мартин отодвинул край рубахи подальше.

— Вот в это.

— Чу! Да ты правда колдун!

Чёрный круг появился на груди Мартина, почти подмышкой, как-то сам собой — и невесть, когда именно. Мальчик заметил его случайно, уже по дороге в Дартфор: Гевин тогда остановил повозку, чтобы омыться в широком ручье. Ясно было, что метка связана со случившимся в лесу, но об том Гелла ничего Мартину не рассказывала. Или он не запомнил.

— Кабы был колдун, ушёл бы отсюда. — сказала Далия. — Таков же колдун из него, как из меня ведьма.

Мартин совсем не был уверен, что захотел бы сбежать, даже имей подобную возможность — а её уж точно лишь колдовство могло обеспечить. Слова про Порядок-то он как раз запомнил отлично. Всё должно идти так, как должно. Если суждено Мартину умереть под топором палача — значит, надо умереть.

Чем он лучше или хуже бесчисленных героев Великой войны, полегших на полях сражений? Они ведь умерли ради чего-то, а впереди тоже война. Может быть, немного другая… а может быть, и очень похожая.

А чем лучше или хуже были паладин Вермилий, сир Брюс и сир Гордон? Они ведь тоже сгинули не просто так. Это Мартину было очевидно.

— Колдовать я не умею. — сказал Мартин не без некоторой горечи.

Ведь хотелось бы. С детства ему объясняли, что колдовство — злая сила, враждебная всякому из добрых верующих. Только вот почему так? Почему бы колдовством и нельзя было содеять нечто хорошее? Сил простых людей на это, как видно, часто не хватает…

Тесс уже отдала еду. С трудом разогнулась, поковыляла к окну соседней камеры — и хотя подгоняла Фанни идти следом, девочка задержалась.

— Вы правда не умеете колдовать? Совсем-совсем?

Никогда ещё к Мартину никто не обращался на «вы». Возможно, по голосу девочка не поняла, насколько он юн. А возможно, причина была другой.

— Не умею.

— Жалко.

— Почему?

Фанни замялась, закусила губу.

— Я много молилась Творцу Небесному. И сейчас молюсь. Он совсем не помогает.

— Я это знаю. — ответил Мартин. — Я служил в церкви… Я даже служил при паладине. Творец Небесный не слышит наших молитв.

— Может, и нету никакого Творца Небесного…

— Есть.

— Откуда вы знаете?

— Точно знаю, поверь. Есть тот, кого зовут Творцом Небесным. И есть тот, кого зовут Нечистым. Только оба они таких имён не заслужили. Не достучаться нынче до Творца Небесного: не под силу то ни людям, ни самой Тьме. В том и наша печаль.

— Что же тогда? Нечистому молиться?

Вот такой ход мысли, наверное, многих до казни и довёл. Мартин вспомнил Вудленд: нищий край, голодный до хоть какой-то надежды. Ясное дело — ни одна из казнённых Вермилием не была ведьмой. Видел Мартин настоящих ведьм. Таких не сожжёшь.

Но может, те крестьянки и правда о чём-то подобном задумывались. Тьма не виновата, что в доме кончились свечи — так Гелла говорила? А если окрест тьма кромешная — к кому ещё обратиться?

Мальчик вспомнил и другие слова ведьмы.

— Всякую человечью молитву кто-то слышит. Всякую и всегда. Просто необязательно это тот, кому молятся.

— Фанни! Шевелись! — окликнула девочку Тесс.

Фанни почти уже поднялась, почти ушла — всё равно едва ли могла понять речи Мартина. Он и сам по-прежнему слабо осознавал, о чём рассказывает. Бесполезные слова. Или нет?

Собственные речи оставались неясны. Тем более не понял Мартин, что и зачем в этот миг сделал.

Всё случилось как-то само собой: Мартин схватил Фанни за тоненькое запястье, не дав подняться от окна. Девочка испугалась, почти закричала — но отчего-то лишь «почти». Времени было мало: вот-вот Тесс бросится к ней, конечно, даром что дряхлая…

— Ты бы молилась хоть Свету, хоть Тьме, хоть лесным духам — лишь бы тому, кто слышит каждую нашу молитву? — быстро-быстро проговорил Мартин. — Ты бы молилась тому, что есть божество на деле, а не в Святом Писании?

Фанни кивнула. Её невидящие глаза встретились с глазами Мартина: по случайности, она бы того и не узнала. Но вот Мартину оказалось очень важно ей в глаза заглянуть.

— Тогда скажи мне: чего ты хочешь от бога?

Тесс уже подскочила, схватила внучку за плечи, попыталась оттащить. Но Мартин, хоть и совсем юный, был всё-таки далеко не слаб: сквайров паладины тренировали на совесть.

— Видеть!.. — выпалила Фанни в тот миг, когда Тесс уже почти уволокла её от окошка.

— Так прозрей.

Никаких молитв и никаких заклинаний. В тот момент, едва держа пальцы Фанни в своих, Мартин просто-напросто пожелал: пусть будет так. Если верно всё, что он успел надумать и во что успел поверить — то пусть Фанни прозреет. Прямо сейчас, проклятье, на этот самом