их голых ног по камням Аллеи овнов звучали гулко и мощно, как накаты волн, бьющихся о скалы, и негры ударяли в такт в барабаны, обтянутые человеческой кожей. Молча и боязливо взирал народ на статную фигуру на колеснице, вознесенную над всеми, и на воинство, лоснящееся от довольства, когда вся страна голодает. Молча наблюдал народ за тем, как Хоремхеб проследовал в храм Сехмет, словно вдруг после праздничной ночи начиная догадываться, что страдания не окончены и еще ждут впереди. Перед святилищем Сехмет Хоремхеб сошел с колесницы и вступил в храм в сопровождении своих военачальников. Их встречали жрецы, чьи лица, руки и одежды были обрызганы свежей кровью; они повели воинство к изваянию Сехмет. Богиня была облачена в пурпурное одеяние, пропитанное жертвенной кровью и от этого льнувшее к каменному телу. Каменные груди ее гордо вздымались, и кровь каплями просачивалась сквозь пурпурную ткань. В сумраке храма ее суровая львиная голова, казалось, шевелилась, а глаза из драгоценных камней вперялись, как живые, в Хоремхеба, когда он, представ перед жертвенником, сжимал ладонями теплые сердца жертв и творил молитву о победе. Жрецы исполняли вокруг него прыжки ликования, наносили себе раны ножами и кричали:

– Вернись победителем Хоремхеб, Сын сокола! Вернись победителем, и богиня сойдет к тебе, живая, и обоймет тебя своею наготою!

Но Хоремхеб сохранял совершенное хладнокровие среди жреческих прыжков и криков: он с холодным достоинством исполнил все надлежащие церемониальные обряды и вышел из храма. Пока он совершал жертвоприношение, во дворе перед храмом и на площади за храмовыми воротами собралась великая толпа напуганных горожан, призванных сюда звуками труб. Выйдя из святилища, Хоремхеб воздел окровавленные руки и заговорил, обращаясь к народу:

– Слушай меня, народ земли Кемет! Слушай меня, ибо я, Хоремхеб, Сын сокола, своею рукою дарую победу и бессмертную славу всякому, кто пожелает следовать за мной на священную войну. В этот час боевые колесницы хеттов грохочут в пустыне Синая, их передовые отряды разоряют Низовье. Никогда еще земля Кемет не подвергалась столь великой опасности, как ныне, ибо по сравнению с хеттами прошлая власть гиксосов была милосердной и мягкой. Хетты идут на нас, им нет числа, и свирепость их – бич для всех народов. Они разорят ваши дома, выколют вам глаза, будут насиловать ваших жен и уведут в рабство детей! Хлеб не растет там, где проносятся их колесницы, и земля превращается в пустыню там, куда ступают копыта их лошадей. Поэтому война, которую я объявляю им, – священная война. Это война ради жизни и ради богов земли Кемет, ради ваших детей и домов, и, если все пойдет так, как должно, мы отвоюем обратно Сирию, победив хеттов, и богатство вернется в землю Кемет, вернется былое благоденствие, и каждый будет получать свою меру полной. Довольно чужеземцам осквернять нашу землю, довольно глумиться над бессилием нашего оружия и смеяться над нашей слабостью! Пришло время вернуть военную славу земле Кемет, и я сделаю это. Всякий, кто последует за мной по своей воле, – обещаю! – получит меру зерна и свою часть добычи, а добыча будет воистину громадна: те, кто вернется со мной в день победы, будут богаче, чем они могут вообразить. Того же, кто не захочет следовать за мной по своей воле, придется заставить силою, и ему придется на своем горбу тащить поклажу воинов и подвергаться насмешкам и поношению, не имея притом никакой части в добыче. Вот почему я надеюсь и верю, что каждый мужчина Египта, в котором бьется сердце мужа и который в состоянии держать копье, последует за мной по своей воле. Сегодня мы нуждаемся во всем, и голод следует по пятам за нами, но с победой для нас наступят дни великого благоденствия. Те, кто погибнет, сражаясь за свободу земли Кемет, вступят тотчас на поля блаженства, и им не придется заботиться о своем теле, ибо о нем позаботятся боги Египта. Но, только сложив все наши усилия, мы сможем победить. Женщины Египта! Сплетайте ваши волосы, чтобы натянуть тетивы в луки! С радостью провожайте ваших мужей и сыновей на священную войну! Мужчины Египта! Перекуйте ваши украшения на наконечники для копий и следуйте за мной – я дам вам войну, которой еще не видел мир! Души великих фараонов встанут, чтобы сражаться на нашей стороне. Все боги Египта, и прежде всего великий Амон, будут сражаться вместе с нами. Мы вышвырнем хеттов с Черной земли, как поток сметает со своего пути солому. Мы отвоюем обратно богатства Сирии и смоем кровью позор Египта. Слушай меня, народ страны! Хоремхеб, Сын сокола, победитель, сказал!

Он замолчал, уронил окровавленные руки и тяжело перевел дух, потому что все это время кричал изо всех сил. Затрубили трубы, воины стали ударять древками копий по щитам и гулко топать. Кое-где среди толпы начали раздаваться крики, постепенно переросшие в общий громкий гомон, так что уже все восторженно, с раскрасневшимися лицами вопили и вздымали руки; наконец рев стал оглушительным, хоть многие из кричавших, я думаю, сами не знали, зачем они кричат. Хоремхеб улыбнулся и взошел на колесницу. Воины расчищали ему дорогу, а восторженно ревущая толпа приветствовала его, сгрудившись по обеим сторонам Аллеи овнов. В эти мгновения я понял, что для народа нет большей радости, как, собравшись, покричать вместе, и не имело значения, по какому поводу, – в общем крике каждый чувствовал себя сильнее, а дело, ради которого кричали, казалось единственно правым делом. Хоремхеб был очень доволен и горделиво помахивал рукою, приветствуя толпу.

Он направился прямо в гавань, чтобы на своем корабле немедленно отплыть в Мемфис, ибо он и так слишком промешкал в Фивах, а по последним полученным известиям, лошади хеттов паслись в самом Танисе. Я взошел на корабль следом за ним и, беспрепятственно пройдя к Хоремхебу, сказал ему:

– Хоремхеб! Фараон Эхнатон умер, я больше не царский лекарь и волен распоряжаться собой, благо здесь меня ничто не удерживает. Я намерен последовать за тобой и отправиться на войну, потому что мне все на свете безразлично и ничто меня больше не радует. Но мне любопытно увидеть, какую благодать принесет эта война, о которой ты твердишь всю жизнь. Воистину хочу это увидеть и хочу узнать, будет ли твое владычество лучше власти фараона Эхнатона, или духи преисподней правят миром.

Хоремхеб возликовал и с поспешностью ответил:

– Пусть это станет добрым предзнаменованием, ибо воистину я и помыслить не мог, чтобы ты, Синухе, стал первым добровольцем на этой войне. Нет, такого я от тебя не ожидал, зная, что