«Что значит – начала оглядываться?»

«Ну, словно не могла понять, откуда идет звук или запах».

«В коридоре в это время кто-то еще находился?»

«Нет, никого, пусто. Я решила, что кто-то из Прислужниц сжигал до этого в книжницкой записки, а госпожа испугалась запаха…»

Продолжения я почти не слышала. Мои руки похолодели, словно их по локоть опустили в ледяную воду. Грудь сдавило, и я прерывисто задышала.

Нет, никого, пусто.

Слова сестры Аннеки ясно показали то, что Кинн уже был в книжницкой, когда я вышла из придела. Она подписала Кинну приговор.

Следующие минуты прошли для меня словно в забытьи. Слова показаний Матери-Служительницы сливались в неясный гул, я лишь уловила общий смысл: она подтвердила, что сестра Аннека действовала с ее ведома и по ее поручению, как и много раз до этого в подобных случаях.

Я пришла в себя, только когда Каратель отложил листы с показаниями и судья Ульвен обратился к нам:

– Свидетели, вам есть что добавить?

Все замерли, а я слышала лишь бешеное биение собственного сердца. Если бы на месте сестры Аннеки была вчерашняя служанка, я бы рискнула убедить всех, и ее в том числе, что она ошиблась – что на самом деле я бросилась к книжницкой, увидев Кинна. И, возможно, служанка бы начала колебаться, сомневаться в собственных воспоминаниях. Но сестра Аннека не была той служанкой. И мы были не в доме Утешителя Йенара, а в Храме Зеннона. Я с легкостью солгала, чтобы защитить Кинна, но не могла обвинить во лжи, пусть ненамеренной, одну из Служительниц.

Мой план провалился.

Каратель взял со стола новый лист бумаги и зачитал:

– Сегодня, в день Сестер, пятого числа десятого месяца четыре тысячи триста двадцать третьего года со дня открытия Серры, было совершено умышленное преступление. В соответствии с Законом, оставленным нам Первыми, я, Ифэл Норрак, Каратель первого ранга, выдвигаю следующие обвинения: Кинн Террен, совершеннолетний гражданин Зеннона, обвиняется в умышленном сожжении книги Закона, а также в клятвопреступлении и лжесвидетельстве с целью сокрытия собственного преступления.

Я не успела даже вдохнуть, когда Каратель продолжил:

– Вира Линд, совершеннолетняя гражданка Зеннона, обвиняется в клятвопреступлении и лжесвидетельстве с целью сокрытия преступления, совершенного вышеназванным Кинном Терреном.

Мир на мгновение потемнел. Словно сквозь толщу воды до меня донесся голос судьи Ульвена: «Обвиняемые, вам есть что сказать?» – а потом всё заглушили чьи-то крики. Кричали Хейрон и мой дядя. Дядя может кричать?..

– Он подставил ее!

– Требую пересмотра дела!

К крикам присоединились увещевания Матери-Служительницы, но громкий голос судьи пресек шум, словно ножом:

– Если обвиняемым нечего сказать, в таком случае я оглашу приговор.

Я подняла взгляд от пола туда, где рядом с судьей черной тенью нависал Каратель.

Из всех слов приговора я уловила только одно.

ИЗГНАНИЕ.

Глава 6

Мир взорвался, оставив от себя только звенящее огненное слово – изгнание, и на какое-то время я перестала что-либо чувствовать, словно умерла.

Сзади меня кто-то подхватил – видимо, я потеряла сознание. Этот кто-то помог мне выпрямиться. По изысканному аромату я поняла, что это был Хейрон, непроизвольно содрогнулась – и он меня отпустил.

Всё вокруг расплывалось, на меня накатила тошнота. Сквозь шум в ушах я разобрала голос Неллы:

– Прежде чем вы ее уведете, позвольте мне снять жемчужные украшения. Пусть она сядет. И хоть кто-нибудь, принесите воды!

Никто ей не возразил, и Нелла, стиснув мой локоть, усадила меня на стул. Она помогла мне выпить воды, придерживая стакан, – руки перестали мне подчиняться. После этого она сняла с меня помолвочное кольцо и диадему, вытащила заколки, и мои волосы упали под собственной тяжестью, рассыпавшись по спине и плечам. Ни о чем не спрашивая, Нелла начала заплетать простую косу – движения ее, обычно плавные, размеренные, теперь были дергаными и резкими. Закончив, она наклонилась, чтобы снять серьги, и прошептала (за все годы, что я знала Неллу, я никогда не слышала в ее голосе такой откровенной злобы):

– Как ты могла с ним так поступить?

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она говорит о дяде. Но я не стала ей отвечать.

Тем временем судья Ульвен, не слушая возобновившихся возражений со стороны дяди и Хейрона, объявил:

– В соответствии с Законом приговор должен быть обнародован.

Я вздрогнула, представив, что меня заставят подняться наверх и объявят преступницей перед гостями, которые пришли на мою свадьбу.

– Но с учетом всех обстоятельств, – судья кивнул Утешителю, – мы готовы проявить снисхождение и повременим до тех пор, пока осужденные не покинут Храм.

Высокий Каратель велел подготовить повозки, и второй сразу же вышел, закрыв за собой дверь.

Это всё какое-то недоразумение. Сегодня день моей свадьбы, меня нельзя вот так изгнать.

Но, как оказалось, можно.

Я очнулась, когда кто-то бесцеремонно взял меня за руку. – Что вы?..

Еще один Каратель, зашедший вместе с коренастым, надел на мои запястья по широкому обручу с пластинкой из цирда. Обручи тут же схлопнулись. Я инстинктивно попыталась разжать руки, но тщетно. Цирды так сильно притянулись друг к другу, что, даже если бы у меня был дар, я бы не смогла их усыпить – их было никак не коснуться. Меня сковали, как преступницу.

Высокий Каратель обратился к своим подчиненным:

– Прошу сопроводить осужденных.

Кинна повели первым, меня следом. Едва держась на ногах, я прошла мимо судьи Ульвена, Утешителя Йенара, мимо Матери-Служительницы, которая, благословляя, возложила руку мне на голову, мимо сестры Аннеки, застывшей со слезами на глазах, мимо дяди в его белоснежной форме, мимо Неллы с поджатыми губами и мимо Хейрона, вставшего у самого выхода. Я сбилась с шага, чувствуя напряженный, горящий взгляд своего несостоявшегося мужа, но так и не остановилась.

Во мне не осталось слов.

Нас с Кинном вывели из нижнего храма, и меня ослепило майское солнце. Я не успела оглядеться, как нас посадили в разные повозки – колымаги с зарешеченными окошками и жесткими сиденьями – и повезли прочь.

Время перестало существовать. Я не могла смотреть ни в окошко, ни на Карателя напротив – только на свои скованные руки. Я уставилась на обручи в надежде, что они вот-вот исчезнут, как наваждение, но они продолжали впиваться в запястья всё больнее – особенно в левое, где у меня скрывался браслет. Мне стало