Гордей утыкается лицом в мою шею, вздыхает рвано, а потом целует быстро в чувствительное местечко за ухом. И вдруг начинает, словно ручной тигр, тереться щекой о мою щеку. Скользит выше, целуя в подбородок, в скулы, в глаза, в виски. А потом его пылающий, словно в лихорадке, лоб плотно соприкасается с моим.

Дрожь, которая пробивала мое тело все это время, от его нежности становится ощутимее. Я чувствую, как она передается и ему.

И я задыхаюсь с новой, утроенной силой.

— Дыши, Бельчонок, — шепчет он то ли мне, то ли самому себе.

И снова упоительно меня целует.

Так нежно. Боже, как же нежно он это делает, как головокружительно волнующе, как сказочно волшебно…

А потом… я снова чувствую его красивые длинные пальцы на своих обнаженных перед ним полушариях.

И я дышу, дышу, дышу…

Он водит по ним круговыми движениями, вызывая новые волны удовольствия, но почти сразу переходит к моим напряженным вершинкам. Трогает сначала одну, затем вторую. Зажимает, ласкает и скручивает их по-очереди. Так бесцеремонно, уверенно и даже слегка грубовато, но вместе с тем так огненно жарко и так невыносимо болезненно, настолько приятно… Так развратно для меня, порочно и так сладко, сладко, невероятно сладко…

Острое, ни на что не похожее наслаждение врывается и накрывает меня так стремительно. На скорости движется по телу к животу, концентрируется между ног в новом оглушающем обжигающе горячем импульсе.

Тело от его умелых горячих ласк подбрасывает и изгибает перед ним напряженной дугой, ждущей, просто жаждущих новых, невыносимо разжигающих прикосновений.

— Гордей, о боже…  — задушено шепчу я, желая только одного, чтобы он продолжал, чтобы продолжал…

Не останавливался и продолжал, продолжал, продолжал…

Его грудь тяжело вздымается, его рельефные мышцы твердые, словно я притрагиваюсь к поверхности раскаленного горячего камня. Напряжены и плечи, и спина, и бедра. Мне кажется, что он старается обуздать рвущееся из него желание.

Осознавать, что я так сильно желанна для него, настолько приятно, что я взлетела бы, если бы обладала такой способностью.

Но самое волнительное и уносящее далеко за грань…

Его член во мне. О боже, он во мне, Он по-настоящему во мне… Он, только он… Он там…

— Не молчи, Бельчонок, скажи мне еще раз, — просит Гордей и в моем теле все отзывается на эту его просьбу.

— Ты первый…, - повторяю я и как же радостно мне самой это осознавать.

— Ты в порядке? Мне… продолжать?

Последнее он произносит с явным, будто бы колоссальным для себя трудом.

— Продолжай…  — стону ему в губы, и сама тянусь и, как мне кажется, дерзко, целую его с языком. — Я… хорошо… Пожалуйста, пожалуйста, продолжай…

Я не до конца понимаю, о чем его прошу, но знаю точно, если, он остановится сейчас, для меня это будет равносильно смерти, настоящей реальной катастрофе.

— Хорошо, — отвечает Гордей, громко выдыхая, и начинает осторожные неторопливые движения внутри меня.

Ослабляет немного напор, но тут же вновь заполняет меня на всю длину.

Я ахаю, а он запечатывает мой стон глубоким, откровенным болезненно сладким поцелуем.

Когда он там, внутри, этот поцелуй кажется мне вдвойне, а то и втройне острее. Он пожирает буквально, но двигается при этом так осторожно там, между моих бедер, словно поверил моему признанию и осознает, что у меня это происходит в самый первый раз.

С ним…

Первый раз с ним, а не с другим парнем, как он считал и в чем уверен был так безоговорочно все это время. При том, что я… Я думала и мечтала всегда, всегда только о нем…

И вот теперь…

С ним, он первый, он, он, Он…

— Пиздец, Арин, — выдыхает Гордей в меня, и снова толкается туда, распаляя меня новым обжигающим воспламеняющим каждую клетку пожаром.

— Как же хорошо, блядь, как, сука, хорошо… Ты узкая… Охренительно узкая и тугая… Горячая такая… Моя…  — шепчет он, словно находясь в каком-то полубреду, а потом снова покрывает поцелуями все мое лицо.

Боли нет совсем. Есть только острая, сильнее, чем отсутствие воздуха, потребность, необходимость, чтобы он не останавливался. Чтобы сжимал, проникал, говорил…

— Гордей, о боже, — вырывается из меня, когда от его ритмичных движений внизу живота начинает разгораться пышущий нетерпением раскаленный, ищущий, но никак не находящий выхода, волнующий, пульсирующий жар. Растет стремительно, и я зажмуриваюсь, не понимая, как мне с этой ситуацией теперь справляться.

Это ведь нереально выдержать, совершенно нереально…

Но тут его ладонь вдруг тоже оказывается там, между моих раздвинутых для него обнаженных дрожащих коленей, и начинает осторожно, но уверенно поглаживать прямо мои складочки.

Я дергаюсь, зажмуриваюсь и часто-часто дышу, потому что понимаю, что это вот оно, то самое, чего мне мучительно, до боли не хватало в моем измученном и раскаленном до предельной невозможности теле.

Сама жмусь к нему, стону, снова выгибаюсь и улетаю в какие-то неизведанные мне ранее высоты.

Перестаю полностью воспринимать окружающее.

Есть только он и его чувственные, невыразимо приятные касания, пробивающие до неистовой, оглушающей агонии, заставляющей меня умирать буквально каждую секунду, а потом снова возрождаться и умирать, сладко и мучительно умирать…

Наконец, мир взрывается.

Ярко, до абсолютно полной потери внешней физической оболочки.

Долго, невыносимо хорошо, и только когда я в опустошении замираю в его руках, он убирает пальцы и начинает двигается во мне острее, глубже, нетерпеливее.

Он рычит, прикусывает несильно мою кожу, он выдыхает сквозь зубы разные отрывистые ругательства. Он блуждает по мне губами, и берет меня, берет, берет, берет.

Я стону уже неприкрыто. Громко, не сдерживаясь, забываясь… Не понимая, как я проходила раньше мимо такого яркого, самого лучшего из того, что случалось в моей жизни, острого и невыразимого ни одним словом наслаждения.

Он ловит мои стоны ртом, не пропуская ни одного, и возвращает мне их, страстно и отрывисто сминая, прикусывая и целуя.

И любит меня, любит, любит, любит… Он же любит?

— Бельчонок… Блядь, Арин… моя… наконец. Моя. моя, моя…

На моем теле нет ни одного места, где бы не побывали его руки. Ни одного участка, который не отозвался бы на его прикосновения.

Он бормочет что-то бессвязное совсем тихо, а потом он сжимает мои ягодицы чуть сильнее, резко входит, но в следующий момент уже вырывает себя из меня и на мой живот начинает течь что-то теплое.

Теплое и густое.

Я понимаю, что это и есть то… что он кончает, со мной, на меня… Что мы с ним… реально, действительно до конца…

Я не знаю, что мне делать дальше, осознание