— Ко мне сейчас приходил Павел Чехов, — понизив голос произнесла она, как только мужской голос в динамике произнес «у аппарата». — Паренёк закрыл все ордера.

— Все? — удивлённо переспросил собеседник.

— Так точно.

— Но… как он успел?

— Говорит, провёл хорошую досудебную работу, — ответила делопроизводитель. — Только среди ордеров я видела обращение о взыскании заработной платы. И компенсации за смерть в ходе несчастного случая. И все это без обращения в прокуратуру или Рабочую инспекцию. А еще…

— Дело Соболева, которое он не довел до Торговой палаты, — перебил ее мужчина. — А парень хорош в ведении переговоров. Спасибо за информацию, Анна Львовна.

— Служу Империи, — отчеканила девушка, и в трубке послышались короткие гудки.

Визиты вежливости

Я вышел из здания министерства, сел в машину, откинулся на спинку сиденья. На сегодня все дела сделаны. Сейчас я вернусь домой, приму ванну, выпью чай и лягу спать…

Мечты прервал писк телефон. Я вынул аппарат из кармана, взглянул на дисплей, на котором высвечивалось сообщение от Беловой. Я открыл его. Строка содержала адрес и два имени.

— Куда ехать, вашество? — уточнил севший за руль Фома. — В офис?

Я покачал головой:

— Покой нам только снится. Нам нужно на Баррикадный проспект. Дом сорок три.

Слуга нахмурился:

— Вашество, это же Работный район. Ехать туда вечером пятницы добрые граждане не рискуют.

— Нет, я хочу закрыть все дела сегодня.

Слуга пожал плечами:

— Воля ваша, барин. Но если нас найдут утром в канаве — не говорите, что я вас предупреждал.

— Не переживай, я мастер-некромант, — успокоил я слугу.

— Да я то что? Я ничего. Баррикадный так Баррикадный, — произнес Фома, завел двигатель, и «Империал» выехал за ворота.

* * *

Машина остановилась у небольшого ларька с надписью «Выпечка от Котиковой», перед которым расположились на высоких ножках несколько круглых столиков. У одного из них стояли трое мужиков с пивными кружками. На столешнице светлела картонная тарелка, на которой лежали тощие чебуреки.

— Здравы будьте, отцы, — окликнул их Фома, опустив стекло. — Подскажите, где можно машину оставить, чтобы случайно кто не зацепил?

— А кто тут может зацепить? — хитро прищурился один из мужиков, в замасленной куртке.

— Мальчишки могут, по глупости. А мне потом перед барином не откупиться, — вежливо продолжил помощник.

— Суровый барин-то? — спросил второй абориген, утерев рот рукавом.

— А бывают другие? — благодушно уточнил парень.

— Поставь на площадке, где мужики такси держат. Дай Петрухе рупь, и он от этой машинки даже летучую мышь отгонит.

— Скажешь тоже –рупь, — хохотнул слуга. — Я за рупь наждак зубами на лету остановлю.

— А ты не так прост, как кажешься, — хохотнул работяга. — Дай ему двадцать копеек и скажи, что от Митрича. И можешь не беспокоиться — никто не тронет транспорт.

Когда мы отъехали в указанном направлении, я спросил:

— Почему ты хочешь оставить машину на стоянке?

— Вашество, — вздохнул парень, — мы ж к семье усопшего едем. А там могут и поминать.

— И что? — не понял я.

— Пьяные там скорее всего, — терпеливо пояснил Фома. — А хмельным простолюдинам может не понравиться, ежели к ним подъедет барин. Да еще и с вопросами об усопшем.

— Об этом я не подумал, — признался я.

— А без машинки мы подойдем спокойно. Вас и вовсе могут принять за франта с работы этого самого убитого. И мы осторожно все вызнаем и по-тихому краями разойдемся.

Машина на самом деле в этом месте выглядела слишком заметной. Фома вырулил к стоянке такси, которая оказался пятачком за каким-то административным зданием. Ограда была условной и представляла собой ржавую сетку. На выезде на старом потрепанном кресле, которое кто-то, видимо, вынес на мусорку, под выцветшим пляжным зонтиком сидел парень в тельняшке. Завидев нас, он поднялся на ноги и взялся за свисток, который висел у него на шее.

— Здарова Петруха, — выкрикнул ему Фома и махнул рукой. — Меня к тебе Митрич послал, чтобы машинку оставить на часик-другой.

— Рупь, — нагло заявил рябой парнишка и приосанился.

— Десять копеек сейчас и десять, когда вернусь, — строго обрезал Фома. — А если попортишь машину — шкуру с тебя спущу.

— Тридцать, — насупился Петруха и важно вытер красный нос.

— Двадцать, — не уступал помощник. — И две сигареты, ежели ты не малой.

— Не малой, — тотчас оживился Петруха. — Мне уже девятнадцать годков.

— Не врешь? — словно сомневаясь спросил слуга.

— Вот те зуб, — паренек ловко щёлкнул ногтем большого пальца по одному из передних зубов. И я заметил, что некоторые резцы у парня уже отсутствовали. Видимо, обещания, подкрепленные такой серьезной клятвой, он исполнял не всегда.

Я вышел из салона и спокойно дожидался, когда водитель припаркует машину между двумя блестящими желтыми такси. Петруха окинул меня оценивающим взглядом и тотчас отвернулся.

— Половину вперед, — напомнил он Фоме и получил монеты, которые сунул в передний карман потертых джинсов. — Ежели через пару часов не вернетесь, рупь будет.

— Губу закатай, — насупился помощник. — Еще десять копеек добавлю. А рупь, если на ночь оставлю.

— Договорились, — щербатый протянул руку и ощерился в довольной улыбке.

— Ежели тебя на месте не будет, и собаки не пустят к машине, мой напарник убьет их силою, и мы уедем без оплаты, — подытожил Фома и стиснул ладонь Петрухи.

Тот скис и поплелся в сторону своего кресла, бормоча себе под нос про злобных дядек, которые не дают ему жить в довольствии.

— Как ты про собак понял? — спросил я, когда мы отошли подальше.

— Я их чую, — спокойно пояснил Фома и тотчас добавил, — Свисток у него на шее висел, разве вы не видели?

— И что с ним не так? — не понял я.

— Его слышат только псы, — помощник усмехнулся. — Да и на охранника пацан не похож. Такого по голове огреть каждый может. Кто бы стал доверять стоянку дрыщу, если бы у него помощников не было?

— Ясно. А ты думаешь, что он ушел бы на ночь, оставив собак у машин?

— Наверняка с Митричем тем в сговоре. И разделил бы с ним тот рупь, который с нас к утру получил.

— Хитро, — оценил я. — И ты неплох.

— Это оттого что пришлось помотаться, вашество, — вздохнул Фома. — И вы не подумайте, что люди эти плохи. Просто тяжело им живется и с чужого взять пятак-другой — не считается зазорным.

— Учту.

Мы дошли до рядов пятиэтажек, которые были обсажены высоченными березами. Стволы ближе к земле были исписаны ножичками, и хранили имена многих аборигенов и их зазноб, вырезанных рядом со знаком плюса. У каждого подъезда, которые тут по привычке Петрограда все равно именовали парадными, стояли широкие лавки. Местами доски сидений на них были выломаны, и ушлые жильцы выносили табуреты, чтобы поставить внутрь металлических конструкций.

В песочнице на детской площадке, огороженной сеткой, копалась детвора под присмотром суровой тетки с котом на поводке. Полосатый питомец — единственный, кто проявил к нам интерес. Он повернул пухлую морду и проводил нас внимательным взглядом.

Я сравнил адрес, написанный на листке, с табличкой на доме.

— Нам сюда, — указал я на дорожку, тянущуюся вдоль стены.

Мы свернули и вскоре остановились у распахнутого подъезда. То, что родня Левина жила тут, сомнений не было. На лавке развалился мужичок в приличном когда-то костюме. Ткань знатно выгорела на одном плече из-за того, что вещь, вероятно, долго висела спинке стула, и солнце нещадно жарило пиджак. Рядом со спящим сидел мальчонка лет пяти и увлеченно играл в змейку в кнопочном телефоне, цепочка от которого тянулась к ремню на штанах храпящего гражданина. Пацан тоже был одет официально — в рубашку и серые брюки с отглаженными стрелками. На карманах штанов виднелись жирные пятна, очень похожие на отпечатки пальцев, а на салфетке поверх колена лежал источник пятен — румяный надкусанный пирожок.

Окна одной из квартир второго этажа оказались распахнуты. Из большого неслась хмельная беседа, а из другого тянулся запах кипящего борща. Тучная женщина оперлась богатой грудью на подоконник кухни. Она флегматично пила компот из запотевшей литровой банки и закусывала обжаренным до золотистой корочки куриным окорочком. Ее лоб обхватывала черная лента, которую тут принято было носить в знак траура.

— Здравы будьте, тетушка, — Фома уважительно стянул с головы кепку и поклонился.

— И тебе не хворать, — ответила она без особого интереса. — На поминки пришли чо ли?

— А тут Левина Бориса родичи?

— Тута, — женщина залпом допила компот, потом сунула в рот остатки куры вместе с костью. Та жалобно захрустела между зубами.

— А где можно увидеть родственников? — осведомился я и женщина осмотрела меня с живым интересом.

— Вы за долгами пришли,