Пока мы гостили у Тихо Сетона, я ни разу не оставался с Ярриком наедине, но, как и тогда, он не показался мне особо общительным. Молча вывел на правильную дорогу, и последнюю четверть мили мы ехали бок о бок. Судя по мученической гримасе и по тому, как часто Яррик прикладывался к фляжке с водой, он, несомненно, был с похмелья. На чудовищном французском объяснил — ездил по поручению хозяина в Густавию передать товар. Сообщив эту новость, он внезапно рассмеялся — я не понял, чему именно, думаю, мало бы кто понял, но на всякий случай улыбнулся, что окончательно привело его в хорошее настроение. Его лошадь была куда резвее. Он показал мне ладонью дорогу — прямо, прямо, потом направо, налево, а дальше опять прямо, выразил уверенность, что я не заблужусь, и пришпорил коня.

Еще издалека я увидел Тихо Сетона. Он сидел на веранде с бокалом в руке. Заметив меня, поставил бокал и пошел навстречу — поприветствовал, как и тогда, вежливо и красноречиво, но я сразу заметил: чем-то он озабочен. Чем именно — попытался угадать, но не смог.

— Следуйте за мной, Эрик. Нам есть о чем поговорить.

К моему удивлению, он подвел меня к ряду лишенных окон бараков. Калитка и двери открыты настежь, железный засов и огромный замок валяются на земле. Тихо Сетон пригласил меня зайти. Я помедлил, с ужасом вспомнив картину, открывшуюся передо мной в трюме шхуны капитана Джонса. Но как только глаза мои немного попривыкли к темноте, понял: опасения напрасны. Бараки пусты. Я с удивлением посмотрел на хозяина.

— Надо же назвать причину, по которой я отказался показать рабов вашему кузену, — серьезно произнес Сетон. — Причина вот в чем: у меня рабов нет. Все они — свободные люди. Сама мысль — содержать людей в рабстве — вызывает у меня отвращение и протест. И не только у меня. Есть и единомышленники. С одним из них, английским капитаном, я разработал план. Я покупаю рабов в Густавии, временно помещаю их в усадьбе и дожидаюсь его визита. Здесь, на восточном берегу, он знает каждую мель, каждый риф, каждое коварное течение. С более или менее равными промежутками бросает якорь, посылает шлюпки, грузит людей и держит курс на Эспаньолу. Там они оказываются среди восставших братьев по расе и помогают бороться за создание собственного государства, свободного от рабства и угнетения.

Мы вышли во двор. Сетон, прикрыв ладонью глаза от палящего солнца, посмотрел на океан. Я молчал, не зная, что сказать.

Наконец он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза.

— Три дня назад приехал Шильдт. Он напрямую потребовал разъяснений. Что ж… я знал, что он один из приближенных губернатора Багге, но мне ничего не оставалось, как открыть карты. Я, знаете ли, совершенно лишен таланта придумывать оправдания и отговорки. Да если бы даже и имел такой талант, вряд ли мне удалось бы провести вашего кузена. Весьма, весьма проницательный юноша. Так что я выложил все как есть — короче говоря, обнажил шею и надеялся на понимание. Представьте, Эрик, — я был целиком в его власти, но он меня понял! Клянусь — он меня понял! И поддержал, причем от всего сердца. Оказывается, он ненавидит рабство не меньше меня, и, не сомневаясь ни секунды, предложил свою помощь.

— Но где же он? Почему я его не вижу?

— Он на корабле по пути на Эспаньолу. Ваш кузен — весьма одаренный молодой человек. Мы долго искали настоящего борца, человека, который мог бы возглавить наше дело на взбунтовавшемся острове. Его искреннюю помощь вряд ли можно переоценить. Вчера, в час прилива, они подняли якоря.

Сетон выждал немного, пока я переварю оглушительную новость, и подозвал Яррика.

— Шильдт оставил письмо. — Он протянул мне сложенный вчетверо лист с печатью моего кузена.

Я сломал сургучную нашлепку. Письмо очень короткое, но почерк, несомненно, Юхана Акселя. Две-три фразы прощания и подпись.

— Он, несомненно, написал бы побольше, но уже начинался отлив и надо было спешить, — Сетон широко развел руки. — Теперь все на ваше усмотрение. Наша судьба в ваших рука, Эрик.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете все мои секреты. Вы и ваш кузен. Я не могу помешать вам вернуться в Густавию и все рассказать губернатору Багге. Он наверняка щедро наградит вас за лояльность. Что ж… жду приговора.

Он, к моему немалому удивлению и еще большему смущению, упал передо мной па колени. Я не успел сказать ни слова, но он истолковал мое молчание.

Истолковал правильно.

— Нам очень понадобится ваша помощь. Мне и Шильдту.

И улыбнулся своей уродливой улыбкой, которая на этот раз вовсе не показалась мне такой уж жуткой.

Я оставался в Куль-де-Сак довольно долго. Собрался в обратный путь, когда уже солнце стояло совсем низко, на землю ложились длинные вечерние тени, а когда подъехал к Густавии, уже начали зажигать фонари. Тем не менее поединок выиграл — успел до темноты. Трудно представить, как бы я искал дорогу в тропическом мраке. В постели несколько раз перечитал записку Юхана Акселя. Думаю, разлука огорчила его не меньше, чем меня, — на бумаге остались следы слез.