с небольшим дополнением: “Во исполнение Указа Президента разрешить… Расходы произвести в пределах лимитов финансирования Минобороны по статье “обмундирование””. Минобороны получает указ и постановление, которые обязано исполнить. Но прапорщики полезли к президенту и даже не спросили разрешения вышестоящих командиров, чем нарушили устав. Кроме того, денег не хватает на многое, правительство не помогает… Генштаб обиделся, что прапорщикам всё разрешили “через нашу голову”, ну пусть теперь сами и решают свои вопросы как хотят… И министр обороны подписывает приказ: “В соответствии с Указом Президента и во исполнение Постановления Правительства:

1) разрешить прапорщикам ездить в купейных вагонах (в тамбурах);

2) разрешить прапорщикам носить папахи (летом, при температуре не ниже +30°); 3) разрешить прапорщикам нашить лампасы (на форменное нижнее бельё); 4) в случае возникновения дополнительных расходов произвести финансирование по решению командира соответствующей в/ч за счёт и в пределах лимитов по статье “обмундирование”, установленных на текущий год”.

Все выполнили просьбу прапорщиков в пределах своих возможностей… Так происходит во многих случаях на практике. Верхи объясняют, что всё решено, есть указы, законы, постановления правительства, приказы министерств и решения местных советов, а народ начинает звереть от таких объяснений и требовать заменить всю власть на новую, обещающую всё и сразу.

Однако, несмотря на все сложности, постепенно кампании по ускорению темпов роста и укреплению дисциплины уступили место более целенаправленным мероприятиям, направленным на реформу самой системы.

Генсек предложил вектор движения и свою формулу определения успеха: “Больше социализма, больше демократии”, самолично задав тем самым генеральный тон в дискуссиях, повестках дня и резолюциях. В чём конкретно выражается увеличение социализма и демократии, каждый понимал по-своему. Усилились дискуссии не только традиционно на каждой кухне, но и на площадях и политических митингах. Эмоции, социально-психологические и политические противоречия захлестнули страну и скоро оказалось, что выпущенного на волю джинна свободомыслия и инакомыслия уже невозможно загнать обратно в бутылку теорий и формул, объявленных во веки веков единственно верными. Как пел О. Газманов: “Но теперь меня уж не удержать!”

Из академических дискуссий в открытую печать начали выплёскиваться взгляды о принципиальной несовместимости социализма и рынка, “административно-командная система и рынок не совместимы”; о пределах эффективности директивной плановой экономики и её невозможности обеспечить быстрый и устойчивый рост благосостояния народа.

Постепенно сформировались три основных политических подхода.

Если максимально упрощённо, сторонники первого вслед за Михаилом Горбачёвым настаивали на необходимости дать социализму новый шанс, усовершенствовать его, расширив права предприятий. Вторая группа отвергала социализм как не оправдавшую себя модель и выступала за рынок “без примесей”, который “сам всё расставит по местам”, и свободную конкуренцию, которая выдавит неэффективные производства и сервисы. В третьей объединились те, кто видел будущее в сочетании развития частного сектора и госсектора, в конвергенции различных типов экономики, при котором противоречия и частный сектор регулировались бы государством.

Тогда перед нами встала странная задача: определить, кто в стране станет основой нового типа экономики, её движущей силой и главным выгодополучателем новой экономики. Диктатура пролетариата, затем всех трудящихся, огосударствление всех видов ресурсов и самой жизни людей по новой политической доктрине вроде бы уходит в историю. А кого необходимо государству выращивать? Одна часть населения не хочет, чтобы в стране были бедные, а другая – чтобы не было богатых.

Другие вопросы связаны с подготовкой населения к рыночной экономике и рынку труда. Таких понятий и обсуждений в СССР никогда не было. По марксистско-ленинскому учению, рынок труда при социализме не может существовать. Никаких теоретических проработок по этим проблемам, кроме обоснования того тезиса, не велось. Между тем конкретные вопросы требовали решений. В практическом плане перед Госкомтрудом возникал вопрос: что такое минимальный прожиточный уровень и минимальная потребительская корзина в новых условиях? Кому и каким категориям населения государство должно гарантировать и обеспечить минимальный доход? С кого мы начинаем обеспечивать минимальный потребительский уровень – с инвалидов с детства, младенцев, пенсионеров или студентов? Учитывается ли при этом трудовой стаж или минимум гарантируется всем советским гражданам по принципу гражданства? Но “кто не работает – тот не ест!”. Дальше возникал вопрос: “А почему у человека нет стажа?” Один стал инвалидом – выделяем его в отдельную категорию. Другой инвалид с детства – ещё одна категория. Жёны военнослужащих, мотавшиеся с мужьями по военным городкам, – тоже понятно. Далее выделяем многодетных матерей и матерей-героинь. А вот человек – рецидивист, всю жизнь провёл в лагерях и тюрьмах, что с ним делать? А если он ещё и террорист? Таким тоже платить пенсию и содержать, отрывая от невысоких доходов трудящихся? А если не платить, то где он возьмёт средства к существованию? Что он будет делать? Займётся тем, что умеет: пойдёт воровать, грабить? Как быть с домохозяйками, жителями отдельных хуторов, никогда не имевшими официального стажа и не платившими налогов?

Пока договаривались, кто этим займётся, меня забрали из Госкомтруда в аппарат Н.И. Рыжкова».

В Госкомтруде В. И. Щербаков начал ходить, замещая члена комиссии зампреда комитета Б.Н. Гаврилова, на заседания комиссии Госплана по совершенствованию управления, планирования и хозяйственного механизма, возглавляемую С. А. Ситаряном. Основные обсуждаемые там вопросы, касающиеся Госкомтруда, были о заработной плате.

Щербаков В. И.: «Я привык тогда общаться с госплановцами, в частности, с ответственным секретарём комиссии Олегом Юнем – заместителем начальника отдела совершенствования планирования и экономического стимулирования Госплана СССР. До него секретарём был его начальник Дмитрий Украинский, но его быстро при первой возможности заменили.

С тех пор мы со Степаном Арамаисовичем Ситаряном стали если не друзьями, то были хорошими приятелями, перешли на “ты”, хотя для него это было нехарактерно, он при всей внешней простоте всегда “держал дистанцию”. До этого мы оба были на “вы”, хотя знакомы лет 10. Ещё когда он работал замминистра финансов, я от АвтоВАЗа и КамАЗа каждый месяц, а то и дважды в месяц, приезжал к нему решать вопросы строительства и содержания автозавода и города, формирования различных статей промфинплана АвтоВАЗа. Тогда же и там же мы подружились и с Валентином Павловым.

Знал я и многих начальников отделов Госплана, с которыми тоже приходилось решать различные вопросы.

Но официально в этой комиссии я стал работать, представляя Совмин, когда перешёл в 1988 году в отдел к П.М. Кацуре».

Вопросы, которые нас выбирают…

А эта история, говорящая много о административно-командной системе управления уже позднесоветского Совмина, очень показательна, произошла в 1986-м или в начале 1987 года. Она не требует комментариев.

Щербаков В. И.: «Как-то в начале моей работы в Госкомтруде, приносят мне письмо, на котором рукой самого Горбачёва, тогда ещё Генерального