Семнадцатого апреля 1940 года на заседании Военного Совета Народного комиссариата обороны если и говорили о просчетах в войне с Финляндией, то по большей части завуалированно и сквозь зубы. Сталин ограничился заявлением: «Культ традиций и опыт Гражданской войны помешали перестроиться на новый лад и перейти на рельсы современной войны». Слова вроде бы правильные, но многие высшие офицеры, осмелившиеся говорить о необходимости создания новых механизированных корпусов, обучении комсостава самостоятельным действиям при ведении боя, были обвинены «в проведении вредительской деятельности против Красной армии, подрыве ее боеготовности, сотрудничестве с немецко-фашистской кликой» и подверглись аресту.

Тем, кто служил и служит своей родине, не требуется объяснять, насколько важна фигура командира для подчиненных. Его профессиональная подготовка, практический опыт и волевые качества определяют успех боя, успех военной операции в целом, и именно он отвечает за жизни тех, кто выполняет приказ. Но к началу войны командному составу Красной армии и флота был нанесен тяжелейший урон репрессиями. Авторы фундаментального труда «Военная контрразведка. История, события, люди» (М., 2008) приводят следующие цифры. «В 1937–1938 годах были осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР 408 человек из числа руководителей и начальствующего состава РККА и ВМФ. К высшей мере приговорены 403 человека, пять – к разным срокам наказания. Всего за этот период в РККА, ВМФ и НКВД было арестовано 28 тысяч 62 военнослужащих».

На освободившиеся должности назначались люди, не имевшие необходимого уровня организаторской деятельности и навыков боевого управления крупными воинскими соединениями. В частности, в дивизиях «около 37 % командиров находились в должности менее шести месяцев», а в крупных войсковых объединениях из нескольких дивизий «и того больше – 50 %». «Еще более удручающая картина наблюдалась в авиации. В звеньях авиакорпус – авиадивизия эти цифры достигали 100 % и, соответственно, 91,4 %. Тринадцать процентов командиров вообще не имели военного образования» [34].

В этой связи отсутствие необходимого опыта и страх перед возможными репрессиями вынуждали молодых командиров больше бояться не врага, а сотрудников НКВД или «особо бдительных политработников», потому каждый свой шаг они старались согласовывать с вышестоящим начальством.

Инициативу и умение принимать решения по ситуации, складывающейся на поле боя, убивали устаревшие положения действующего Полевого устава, нарушить которые, тем не менее, считалось преступлением. Также резко отрицательную роль сыграла низкая общая подготовка младшего командного состава и рядовых красноармейцев. В подавляющем большинстве рядовые и сержанты Красной армии имели четыре класса образования, тогда как в вермахте образовательный уровень превышал показатель в семь классов. Поступавшая на вооружение в части Красной армии новая техника эксплуатировалась, мягко говоря, неэффективно, а зачастую с ней просто не могли разобраться.

Еще одним немаловажным фактором, повлиявшим на начальный ход войны, стало то, что в первые недели Красная армия сражалась на территории, население которой в значительной степени если не враждебно относилось к советской власти, то, по крайней мере, не питало к ней особой любви. После присоединения к СССР в 1939 году западных территорий Украины, Белоруссии и стран Балтии населению, проживавшему на этих территориях, пришлось пережить болезненное, а нередко насильственное изменение уклада, и Гитлер с его «немецким порядком» многим казался ближе, чем Сталин с его колхозами и всевластием советской бюрократии.

Вот в таком качественном состоянии Вооруженные силы СССР вступили в Великую Отечественную войну. Если брать количественную сторону, то по ряду позиций Красная армия имела существенное преимущество над вермахтом. По состоянию на 22 июня 1941 года она «превосходила вермахт в сухопутных войсках в 1,12, авиации – 1,54, танках – 2, 77 раза». Но уступала «в общей численности личного состава: против 8,5 миллиона человек имела 5, 5 миллиона человек» [35].

К тому времени на вооружение Красной армии поступило около 1000 тяжелых танков Т-34 и КВ. У вермахта они появились лишь к лету 1943 года, в канун Курской битвы.

Однако все эти преимущества были бездарно растрачены советским командованием, и потому первые месяцы Великой Отечественной войны имели для СССР фатально катастрофические последствия. Это особенно заметно при анализе потерь одного только Юго-Западного фронта: «…за 42 дня боев части Юго-Западного фронта потеряли свыше 4 тысяч танков и около 300–350 тысяч личного состава – 60 % от общей численности. Гитлеровцы – 108 танков и 10151 человек, или 7, 7 % от общей численности» [36].

При этом самое убийственное для советского командования крылось не в огромных цифрах потерь, а в их характере. Вот сводка по 37-й танковой дивизии, входившей в состав 15-го мехкорпуса: «…убито: 103 чел., ранено: 280 чел., пропали без вести: 653 чел.» – а дальше приводится самая печальная цифра: «…убыли по другим причинам – 2040 чел.» [37]. То есть убитых оказалось почти в 20 раз меньше, чем тех, кто «убыл по другой причине»!

Возможно, это был вопиющий случай? К сожалению, нет. Летом и осенью 1941 года это был, образно выражаясь, удручающий диагноз для Красной армии. Например, 34-я танковая дивизия полковника А. Васильева была одной из самых боеспособных на Юго-Западном фронте. В июне – июле она серьезно потрепала гитлеровцев и даже удостоилась того, что о ней доложили высшему командованию вермахта.

Но и в ней оказалось немало тех, кто «убыл по другим причинам».

В августе 1941 года из 34-й танковой дивизии в штаб Юго-Западного фронта поступило очередное донесение. В нем сообщалось о «209 убитых, 456 раненых и заболевших, 4388 пропавших без вести» [38].

Такие же удивительные превращения происходили и с боевой техникой. В документальном сборнике «Гриф секретности снят. Потери ВС СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах» (М., 1993) приводится статистика по Юго-Западному фронту. По состоянию на 6 сентября 1941 года фронт потерял 90 % своего танкового парка – 4381 боевую машину. Так, 2-я танковая дивизия (4-й мехкорпус) имела на вооружении: «новейшие танки: КВ – 50 ед., Т-34 – 140 ед., а также 122 исправных танка старых образцов». А уже к 13 июля 1941 года, как говорится в Журнале боевых действий означенной дивизии, в ее составе находилось всего «9 танков, 600 бойцов МСП, она занимает оборону на широком фронте: Андрушевка, Мал. Клитенка, Кропивна». В предыдущей записи содержится отметка о потере пятидесяти танков в боях. Об остальных 253 танках не сказано ни слова.

Аналогичная картина имела место в 8-й танковой дивизии. К докладу о боевых действиях дивизии приложена ведомость наличия боевых и вспомогательных машин. Она показывает исключительную живучесть вспомогательных машин в сравнении с танками. Так, согласно этому документу на 1 августа 1941 года из 312 танков, числившихся за дивизией,